Запреты и разрешения

Вебер подчеркивает этическую важность табу и предписаний, их доминантный характер в сравнении с разрешениями. Их выполнение рассматривается как «специфическое средство завоевать расположение бога»^{[1] [2]}. Среди таких запретов - право на частную собственность для монахов, например: «...монах, не имеющий никакой собственности, для которого труд являлся чем-то отвлекающим его от созерцания и концентрации внимания на своем спасении, должен существовать только на то, что предоставляла ему природа и добровольно жертвовали люди: ягоды, коренья и подаяния»^[3]. В целом спасение на этом уровне валюатива приближается за счет запретов на то, что принято миром: «...напряженное отношение к мирской жизни было неодолимым для подлинной этики спасения»^[4].

Вебер отмечает «невероятную иррациональность», «мучительную обременительность» запретов именно в клерикальных государствах, где религиозные нормы служат внерелигиозным интересам. Но и бытовая регламентированность, система табу, налагаемых на повседневную жизнь, не менее обременительна; особенно сильные запреты касаются очевидно связанных с телесными удовольствиями употребления пищи и интимной жизни людей. Таким образом устраняется вовсе (в случаях отшельничества, схимничества и т.п.) или временно эмпирическая и ближайшая человеку основа связи с миром.

М. Вебером отдельно оговариваются методы, помогающие следовать описанному нормативному пути. Это, во-первых, совершение ритуальных культовых или церемониальных действий непосредственно в храме, или в обыденной обстановке. Будучи систематизированным и привязанным к конкретным «посюсторонним» событиям - рождению, заключению брака, смертью, например, ритуализм может «создавать специфическую настроенность, «благоговение», при которой ритуальная церемония символизирует божественное состояние»^[5]. В этом случае можно говорить о референциальной иллюзии, подобно той, которая имеет место в театре: на сцене ряженые люди, декорации, реквизит, а зритель, при талантливой постановке, испытывает катарсис. Бездарная же режиссура и актерская игра немедленно обнажают непосредственную реальность присутствующих на сцене референтов. Аналогично обстоит дело и в случае культовых отправлений: для атеиста - того, кто не

испытывает благоговения, это «голый, формальный магический ритуа- лизм»¹. Во-вторых, это участие в определенных социальных действиях, обеспечивающих спасение и основанных на религиозной этике, например, любви к ближнему в миру. Все общественное поведение тогда рассматривается как путь к спасению или отклонение от него: «Добрые и злые дела человека могут рассматриваться как отдельные поступки и оказывать положительное или отрицательное влияние на судьбу стремящегося к спасению»^{[6] [7]}, собственно социальная, мирская, сторона утрачивает свою значимость, поведение «сводится к тому, чтобы придать себе требуемые религией свойства»^[8].

В-третьих, это самоусовершенстование, достигаемое путем обрядов приобщения к религиозному братству. Для ранних форм религиозности эти обряды связаны с экстазом как средством спасения и «самообожест- вления» (достигается под воздействием специальных веществ: алкоголя, наркотиков, музыкального или сексуального возбуждения или при участии в оргии). Присутствуют и более мягкие виды эйфории. Основная задача: стать воплощением сверхчувственного существа, слиться с ним. Задача эта решается, отмечает Вебер, во время экстатической практики, при возвращении к быту, например, чувство слияния с божеством проходит. Поэтому для более поздних религиозных культов характерно стремление сделать состояние благодати длительным и равномерным, а главное - осознанным. Оргии постепенно вытесняются жестким аскетизмом в отношении чувственных удовольствий. Эту аскетическую, бескомпромиссную этику - нормативную часть валюатива религии - Вебер называет «этикой виртуозов», подлинных аскетов - тех, кто особенно преуспел, прокладывая спасительный путь, постоянно подтверждая свой статус «религиозного виртуоза»: «...подлинной уверенностью в спасении он обладает ... лишь в том случае, если его настроенность в качестве виртуоза религии все время остается для него самого непоколебимой под ударами судьбы»^[9]. Классик социологии выделяет два вида таких виртуозов: отвергающие мир (монахи в монастырях) и действующие в миру (своеобразные реформаторы общества от имени Бога: «парламент святых» при Кромвеле, радикальный пиетистский коммунизм сектантских кружков).

Итак, нормативная часть валюатива религии, как он вычитывается в текстах Макса Вебера, включает в себя общие принципы этики религиозного братства, акцентуирующие все поведение на базовой ценности спасения; регламентирует это поведение посредством запретов, существенно превышающих по своему числу разрешения; описывает формы и средства исполнения предписываемых этикой религиозного братства норм.

• [1] Вебер М. Теория ступеней... С. 316.
• [2] Вебер М. Социология религии... С. 105.
• [3] Вебер М. Теория ступеней. М.: Прогресс, 1990. С. 316.
• [4] Там же.
• [5] Вебер М. Социология религии... М.: Юрист. С. 191.
• [6] Вебер М. Социология религии... С. 191-192.
• [7] Там же. С. 194.
• [8] Там же. С. 195.
• [9] Там же. С. 201.