Валюативное содержание концепта «сверхчеловек»

Покажем здесь, что конструкт сверхчеловека является метафорой чрезвычайно важного феномена. Последний может быть порожден лишь в сознании, в результате интерпретации в форме оценки, социального мира. Причем речь может идти как об индивидуальных, так и о коллективных оценках. Вторые участвуют в конституировании социальных общностей, определяя исторические судьбы народов, государств и т.п. Если собрать эти оценки в единую структуру, то последняя будет выглядеть как некая смысловая матрица, которая превращает реальность в реальность интерпретируемую: например, просто людей - в героев, мучеников или врагов, а их поступки - в подвиги или преступления. Мы называем такую интерпретирующую структуру валюативом, делая в настоящей главе первое приближение к сущности валюатива, его общественной значимости, и выделяем в нем следующие элементы:

• - персонифицирующую дугу - героев, мучеников, врагов;
• - нормы;
• - ценности;
• -формы репрезентации: язык, художественное творчество, идеологию.

Где хранятся такие оценки? Откуда мы о них узнаем, что непосредственно свидетельствует о них, что их провозглашает или выдает? Нам представляется, что подобным свидетельством является текст особого рода, в котором социальная реальность ранжируется определенным образом. Ярчайшим прецедентом такого небезразличного взгляда в философии является текст Фридриха Ницше - некий совокупный Текст о сверхчеловеке.

Будем опираться, прежде всего, на работы «Так говорил Заратустра», «Воля к власти», «Антихристианин», «По ту сторону добра и зла», «Рождение трагедии из духа музыки». Ницше предлагает интерпретацию сложившегося положения дел в современной ему Европе и - одновременно - утверждает новую интерпретационную модель, дающую пока первые свои ростки в лице отдельных носителей нового мировоззрения. Старая Европа осмысливается в терминах героев, ценностей, моральных норм, художественного творчества и т.п., взамен которых Ницше предлагает свои, «сверхчеловеческие», нормы, искусство, ценности, но главное- своего героя-сверхчеловека. К нему должна вечно возвращаться Европа и каждый из людей, желающий быть сверхчеловеком для самого себя. Вечное возвращение к своей сверхчеловеческой сущности, желание этого возвращения, поиск пути к себе как сверхчеловеку, пути, ведущего прочь от ресентимента, - вот единственно возможный путь спасения. Это поиск не просто нового сообщества людей, но сообщества, немыслимого без своего Героя, делающего героями своих приверженцев.

Тексты Ницше содержат ответы на вопросы, позволяющие выявить некоторые базовые социальные оценки, имеющие языковые эквиваленты с допустимой синонимией. Именно в форме ответов на такие репрезентирующие вопросы мы представим здесь структуру сверхчеловека как некоторого интерпретационного конструкта.

Кто герои?

Сам сверхчеловек: «в единичных случаях на различных территориях земного шара и среди различных культур, удается проявление того, что фактически представляет собою высший тип, что по отношению к целому человечеству представляет род сверхчеловека. Такие счастливые случайности всегда бывали и всегда могут быть возможны. И при благоприятных обстоятельствах такими удачами могут быть целые поколения, племена, народы»¹; это тип человека, который «следует взрастить», который «желателен, как более ценный, более достойный жизни, будущности»^{[1] [2]}. «Сверхчеловек - смысл земли»^[3].

Заратустра - пророк, прообраз сверхчеловека: «я несу людям дар»^{[4] [5]}, «я учу вас о сверхчеловекеуу.

Ницше называет также исторических героев.

Наполеон («Какое благодеяние, какое освобождение от нестерпимого гнета вопреки всему приносит с собою для этих стадных животных, европейцев, появление какого-нибудь неограниченного повелителя - последним великим свидетельством этому служит действие, произведенное появлением Наполеона: история этого действия есть почти что история высшего счастья, которого достигло все текущее столетие в лице самых ценных людей своих и в самые ценные мгновения»^[6]).

Кто враги?

Христос: главный антигерой; Сократ, Платон как ученик Сократа, Кант как автор категорического императива и ряд других примыкающих к вышеперечисленным.

Показательно в отношении валюативного портрета врага описание Сократа у Ницше. Для начала Ницше обращается к низкому происхождению Сократа, затем переходит к его очевидной даже для потомков уродливой внешности, приводя дошедшие до наших дней свидетельства очевидцев, далее упоминается «разнузданность в инстинктах», «злоба рахитика» и т.п. Все вышеперечисленное имеет свое продолжение в философии Сократа, в его диалектике, предопределившей дух европейской философии на много столетий вперед. Каковы же валюативные характеристики сократической диалектики? Первый ее аспект - аспект мести черни аристократам: «...побеждается аристократический вкус; чернь всплывает наверх с диалектикой»¹. Диалектика сама по себе такова: она лишь последнее оружие самообороны, когда ничего другого уже не осталось, - средство принудительного признания своих прав. Но это оружие действует безотказно: побежденный диалектикой оказывается так или иначе скомпрометированным, не смогшим оказать ей сопротивление: «Диалектик предоставляет своему противнику доказывать, что он не идиот: он приводит в бешенство, он вместе с тем делает беспомощным. Диалектик депонте- цирует интеллект своего противника»^{[7] [2]}. Но это не «голый» ресентимент, который был бы лишь отвратительным. В Сократе Ницше увидел и то, что он очаровывал, и то, что он мог разгадать в жизни благородных афинян начало необратимого упадка героической эпохи, лекарством от которого стало сократическое уравнение «разум = добродетели = счастью». Чем же Сократ очаровывал? Он, говорит нам Ницше, открыл новый вид состязаний («новый агон»), он «очаровывал, затрагивая агональный инстинкт эллинов, - он внес вариант в ристалищную борьбу между молодыми мужчинами и юношами. Сократ был ... великим эротиком»^[9]. Отталкивающая ресентиментальность Сократа и его эротизм, распаляющий азарт обучающихся диалектике, - еще не все, в чем уличил Ницше афинского философа. Сократ, как мы указали выше, увидел (сначала на себе, а потом и не только) симптомы вырождения и конца прежнего мировоззрения, и тут произошло то, чем оборачивается ресентимент: раб становится господином, вырабатывая собственную матрицу интерпретации мира: «Как сделался Сократ господином над собой? - Его случай был в сущности лишь крайним случаем, лишь самым бросающимся в глаза из того, что тогда начинало делаться всеобщим бедствием... Он очаровывал как этот крайний случай, - его возбуждающее ужас безобразие говорило о нем каждому глазу: он очаровывал, само собой разумеется, еще сильнее как ответ, как решение, как кажущееся врачевание этого случая»^[2]. Враги определяются, в первую очередь, тем, что в них - в том, как они живут и умирают, говорят и думают с точки зрения субъекта, интерпретирующего их как врагов. И по-настоящему враждебным Ницше у Сократа оказалось как раз псевдолекарство - в виде разума - от упадка, само причиняющее и означающее упадок как сопротивление инстинктам жизни и воли к власти как воли к жизни: «Самый яркий свет разумности во что бы то ни стало, жизнь светлая, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам, была сама лишь болезнью, иной болезнью - а вовсе не возвращением к «добродетели», к «здоровью», к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты- это формула для d?cadence: пока жизнь восходит, счастье = инстинкту»¹. Итак, вынужденность принятия вместо естественной свободной воли - вот основное обвинение разуму и его изобретателю для европейского философского духа Сократу, предъявляемое Ницше в стремлении спасти задыхающуюся Европу от этой вынужденности старых и пришедших в негодность «исправительных мер». С врагами должно бороться и побеждать их. В качестве оружия против, например, Сократа - одного из главных врагов, фрагмент о котором в работе «Сумерки идолов, или Как философствуют молотом» называется «Проблема Сократа» - Ницше предлагает единственно для себя возможное: философию рационалистическую с идеей сущего необходимо заменить на философию жизни с идеей становления. Сущее не устраивает Ницше, оно говорит о неминуемой гибели Европы, о нем неинтересно и страшно думать, его надо заменить на то, чего пока нет, но что лучше того, что уже есть. И это новое пока что становится. Сократ же, как его описал Ницше - герой упадка, наступавшего уже при жизни Сократа и увиденного Сократом «за спиной знатных афинян».

Каковы образы героев и врагов?

Образы животных (используемых часто в геральдической символике), образ ребенка и белокурой бестии:

• - орел («самое гордое животное»);
• - змея («самое умное животное»).

А также концептуально значимые враг - дракон как символ враждебного свободному духу долженстования, верблюд, лев и ребенок - как стадии трансформации духа на пути к свободе и другим новым ценностям и, наконец, белокурая бестия - живущая по принципам воли к власти, время от времени очищающаяся войной, и т.п.:

• - верблюд как выносливый дух («Все самое трудное берет на себя выносливый дух»^{[11] [12]});
• -дракон, с которым необходимо бороться («Ты должен» называется великий дракон», «Чешуйчатый зверь «ты должен», искрясь золотыми искрами, лежит... на дороге, и на каждой чешуе его блестит, как золото, “ты должен”!»^[13]);
• - лев, в которого превращается верблюд в пустыне и который добывает свободу для создания новых ценностей («дух льва говорит «я хочу»... Завоевать себе свободу и священное Нет даже перед долгом - для этого ... нужно стать львом»^[2];
• -ребенок, который создает новые ценности («Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра... начальное движение, святое слово утверждения... для игры созидания... нужно святое слово утверждения: своей воли хочет теперь дух, свой мир находит теперь потерявший мир»^[2]);
• - белокурая бестия (цитата о ней приводилась выше в контексте трактовки сверхчеловека Т. Манном).

Остается невыясненным вопрос о мучениках. Представляется, что центральным мучеником за валюатив сверхчеловека является сам Фридрих Ницше, презревший классическую академическую карьеру, выносивший в себе идею-мечту о сверхчеловеке, физически чрезвычайно слабый и попросту страдавший от постоянной боли, предаваемый своими кумирами при жизни, умерший в мучениях и достаточно рано, обворованный своей сестрой и использованный после смерти в целях, прямо противоположных идее сверхчеловека: «...мы должны непременно рожать наши мысли из нашей боли и по-матерински придавать им все, что в нас есть: кровь, сердце, огонь, веселость, страсть, муку, совесть, судьбу, рок»¹.

Что ценно?

Что ценно больше всего ?

Власть: базовая ценность для валюатива сверхчеловека - власть как целевой объект направленной воли. Волевой акт - единственно возможный путь к обретению всех подлинных в данном валюативе ценностей.

Что еще ценно постольку, поскольку ценна власть?

Свобода (понимаемая предельно широко: от свободы поступков до свободы познания), война (также широко трактуемая как война с псевдоценностями и их носителями, слабостями внутри нас и т.п.), жизнь. Приведем «свидетельства» из текстов Ницше:

«Еще свободной стоит для великих душ свободная жизнь»^{[16] [17]}.

«Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти, если мы предположим, что сама жизнь есть воля к власти»^[18].

«Оценка, с которой в настоящее время подходят к различным формам общества, во всех отношениях сходна с той, по которой миру придается большая ценность, чем войне, но это суждение антибиологично, оно само порождение декаданса жизни... Жизнь есть результат войны, само общество есть средство для войны...»^[2].

Что нормально?

Система правовых норм не разработана Ницше, равно как и системы правовых запретов и наказаний. Отсутствует и разработка системы поощрений. Что же касается традиций - их также пока еще и не могло быть. Традиционалистское сознание коллективно, а сверхчеловек у Ницше - отдельно встречающиеся индивиды, которым еще только предстоит объединиться.

Неправовые нормы даны Ницше как ответы на вопросы о том, что хорошо, а что плохо, - в тексте «Антихристианин»:

«Что хорошо? - Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть.

Что дурно? - Всё, что происходит из слабости.

Что вреднее всякого порока? - Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым - христианство» .

Нормы содержатся также во фрагменте о тех, кого «любит» Заратустра. Эти фрагменты написаны Ницше в стиле известных новозаветных блаженств со всей поэтичностью, некоторой неясностью, затемненностыо изложения, требующей усилия прочтения и, конечно же, метафорически. Приведем показавшиеся нам наиболее яркими.

Кого же ты любишь, Заратустра?

«Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу...

Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя...

Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники» .

На каком языке должно говорить о героях и врагах, о приемлемом, ценном и отвергаемом?

Высказывания Ницше о сверхчеловеке, ценностях, нормах, героях и врагах представляют собой элементы некоторого объектного языка. Но, кроме того, Ницше говорит и о свойствах этого объектного языка - о том, на каком языке следует говорить и писать о новых смыслах. И эти высказывания также оценочны, содержат сравнения с предшествущими стилями философствования, нелестные для последних, прокламируют необходимость нового языка - величественного, поэтичного и т.п. Эти рассуждения отнесем к метаязыковым. Мы приводим это известное сечение языка на объектный и мета-, для того чтобы показать: Ницше искал и находил среди них ярчайшие в естественном языке формы, которые мы экстрагируем в язык валюатива. Как видно по работам Ницше, на языке валюати- ва могут быть написаны целые тексты.

Так, например, в «Так говорил Заратустра» во фрагменте «О чтении и письме» встречаем следующий оборот: «Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью»^{[20] [21] [22]} (клятвенная коннотация очевидна); в тексте «Воля к власти» - «Великие предметы требуют, чтобы о них молчали или говорили величественно, т.е. цинично и с непорочностью»^[23]; наконец, в «Рождении трагедии из духа музыки» встречаем свидетельства неудовлетворенности Ницше прежним языком и даже тем, которым писался знаменитый текст. Приведем здесь большую, но характеристическую цитату для описываемого фрагмента валюатива: «Как жалею я теперь, что не имел... достаточного мужества (или нескромности?), чтобы позволить себе во всех случаях для столь личных воззрений и дерзаний и свой личный язык, - что я кропотливо старался выразить шопенгауэровскими и кантовскими формулами чуждые и новые оценки, которые по самой основе своей шли вразрез с духом Канта и Шопенгауэра, не менее чем с их вкусом! ... О, со сколь иной речью обращался ко мне Дионис!»¹.

Художественное творчество

Культура прошлого и настоящего отрицается Ницше. Лики современной Ницше культуры видятся ему как жалкий палимпсест: «исписанные знаками прошлого, а поверх этих знаков намалеванные новыми знаками»^{[24] [25]}. Подлинная культура еще только должна сложиться, мысли о ней - мысли о будущем: «...люблю я еще только страну детей моих, неоткрытую, лежащую в самых далеких морях...»^[26].

Искусство должно являть собою, как известно всем, кто знаком с творчеством Ницше, единство аполлоновского и дионисийского начал - стихий сна и опьянения: «Там, где дионисические силы так неистово вздымаются, как мы это видим теперь в жизни, там уже, наверное, и Аполлон снизошел к нам, скрытый в облаке; и грядущее поколение, конечно, увидит воздействие красоты его во всей его роскоши»^[27].

Есть и провозвестники нового искусства, Ницше указывает прямо на такие прецеденты (например, вагнеровское заключение «Нибелунгов» в период своего увлечения Вагнером).

Идеология

Нигилизм как идеологическое кредо Ницше, выраженное в слогане «Переоценка всех ценностей!», направлен, прежде всего, против господствовавшей в классической аксиологии субстанциальной трактовки ценностей. Будучи нацеленным «против», он одновременно призывает быть «за», и это последнее относится к сильной личности, человеку, которому еще только надлежит состояться, который бы господствовал над собой, проходя путь вечного возвращения себе себя как человека и который может быть устремлен только в будущее - в ницшевское дальнее. И такой человек становится антиподом навязываемых без объяснений и уже поэтому подозреваемых Ницше в неподлинности ценностей. Мир ценностей - абстрактных, но обязательных для сохранения - противопоставляется Ницше миру героев, создающих ценности, исходя из необходимости своего героического пути. Предисловие Ницше «Воле к власти» заканчивается словами: «почему появление нигилизма в данное время необходимо? Потому, что все вещи, бывшие до сих пор в ходу ценности сами находят в нем свой последний выход; потому, что нигилизм есть до конца продуманная логика наших великих ценностей и идеалов, - потому, что нам нужно сначала пережить нигилизм, чтобы убедиться в том, какова в сущности была ценность этих «ценностей»... Нам нужно когда-нибудь найти новые ценности...» . Нигилизм, в котором вульгарно обвиняется Ницше, репрезентируется двояко: как отрицание реального мира миром абсолютных ценностей (то, от чего Ницше требует отказаться) и как отрицание мира абсолютных ценностей миром, созданным волей к власти (в оригинале - волей к мощи (Macht)).

Репрезентативными для понимания нигилизма в обеих его формах являются все тексты Ницше, но «Воля к власти» уделяет ему особое внимание. Мы будем опираться на русский перевод, изданный в 2005 году. Он содержит таблицу согласований, из которой видно, какие фрагменты содержатся в составленном самим Ницше рубрикаторе, названном философом «Первая редакция моего “Опыта переоценки”», а какие появляются лишь в известном издании 1906 года. Последние, к слову, крайне малочисленны. «Воля к власти» - часть посмертного наследия Ницше, без которого его философия не может быть понята в ее полноте. Нигилизм в отношении ценностей старого мира как ценностей несвободных людей- идеологическая почва и необходимый виток учения Ницше о переходе к новому состоянию человечества, и потому он не может быть понят как нечто инородное ницшеанству.

Первоначально Ницше говорит о нигилизме как о неизбежной, объективной, внутренне присущей современному немецкому философу науке, культуре, политике и экономике тенденции, ведущей к их гибели: «Высшие ценности, в служении которым должна была бы состояться жизнь человека, в особенности тогда, когда они предъявляют к нему самые тяжелые и дорого обходящиеся требования, эти социальные ценности - дабы усилить их значение, как неких велений Божьих, - были воздвигнуты над человеком как «реальность», как «истинный» мир, как надежда и грядущий мир. Теперь, когда выясняется низменный источник этих ценностей, тем самым и вселенная представляется нам обесцененной, «бессмысленной»... но это только переходное состояние»^{[28] [29]}. Главный упрек, брошенный Ницше ценностям, подлежащим переоценке, - их абсолютистски понятая природа. Они навязывались человеку как не нуждающиеся в обосновании («Нет ответа на вопрос “зачем”»^[30]), трактуемые как ниспосланные свыше в религиозном - прежде всего, христианском - смысле, или метафизически - как бытие, изначально моральное и содержащее ценности. Поэтому первоначально нигилизм зародился как форма отрицания внешнего мира миром ниспосланных ценностей. Эти последние, будучи абсолютными, должны были разделяться всеми людьми, которые становились равными друг другу на этом аксиологическом основании. Тогда отрицание равенства должно было стать следствием отказа от абсолютных ценностей. К этому Ницше приходит: «Что было обожествлено? Инстинкты ценности, господствовавшие в общине (то, что делало возможным ее дальнейшее существование). Что было оклеветано? То, что обособляло высших людей от низших, стремления, разверзающие пропасти»¹. И эти слова относятся уже к новому нигилизму, направленному против равенства людей по природе, так как это равенство сводит на нет идею сверчеловека. Ницше напрямую говорит о рангах людей, о своем учении как средстве отбора^{[31] [32]}, о стадном и высшем человеке. Будучи абсолютизированной и в этом виде растиражированной, эта часть учения Фридриха Ницше стала основой национал-социалистической идеологии - ресентиментальной в своем истоке. Фашизм, вооруженный ею, стал нигилизмом, который вырос на почве взорвавших самих себя абсолютистских ценностей декадентствую- щей Европы. Эта почва не могла дать сверхчеловека в его заратустриан- ском облике. Это мог быть только восставший раб. Например, ефрейтор, напомнивший немцам об «обидах» и призвавший их к реваншу, возомнивший себя сверхчеловеком. В этом-то и дело: политические контексты ницшеанства - от доктрин до их социальных воплощений - определяются тем, кто займет место сверхчеловека, чья воля к власти будет истолкована как историческая миссия, кто станет Героем, воплотив самые дерзские мечты о будущем. Как важно не ошибиться в поисках такого персонажа, как ужасающи последствия подобных исторических ошибок! И как много скажут об обществе его герои.

Обнаруженная множественная целостность, как принято его называть, - идеала сверхчеловека, или «смутного поэтического образа»^[33], образа учителя «вечного возвращения и сверхчеловека» - позволяет идентифицировать его как валюатив, в данном случае - персонифицированный. Валюативный фокус видения философии Ницше открывает возможность особой трактовки концепта сверхчеловека: именно он центрирует все творчество немецкого философа. «Учение о власти», «учение о морали», «учение о религии», «эстетические взгляды» и т.д. организованы вокруг одной персоны - носителя ценностей, норм, идеала для героев, творящего новую культуру, искусство и идеологию, создающего новый язык. Ницше действительно имел тайну, и это тайна спасения падающей Европы. Но он никогда, в отличие от Хайдеггера, не говорил, что спасение Европы - в исполнении немцами их исторической миссии, т.е. фактически в фашизме, его не занимали дальние связи сами по себе, как этот видел Франк, равно как и не занимало преодоление бессмертия человека, на чем акцентировал внимание Соловьев. Ницше даже не волновало, перестанет ли человек быть человеком и как этому сопротивляться, как это увидел Белый. Не это было им открытой и затем замаскированной тайной. Он спасал Европу, он знал, как спасти, и рассказал об этом устами Заратустры. Ницше дал ответ на вопрос, как спасти Европу, но этот ответ оказался масштабнее, он говорил о том, как спасти человечество, и, главное, кто способен это сделать. Ницше дал методологию такого спасения - методологию конструирования сверхчеловека или того, что мы называем валюативом героя.

• [1] Ницше Ф. Антихрист // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 634.
• [2] Там же.
• [3] Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль,1996. С. 8
• [4] Там же. С. 7.
• [5] Там же. С. 8.
• [6] Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 2. М.:Мысль, 1996. С. 317.
• [7] Ницше Ф. Сумерки Идолов, или Как философствуют молотом // Ницше Ф.Соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 565.
• [8] Там же.
• [9] Там же. С. 566.
• [10] Там же.
• [11] Ницше Ф. Сумерки Идолов... С. 567.
• [12] Ницше Ф. Так говорил Заратустра... М.: Мысль, 1996. С. 18.
• [13] Там же. С. 19.
• [14] Там же.
• [15] Там же.
• [16] Ницше Ф. Веселая наука // Ф. Ницше. Соч.: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1996.С. 495.
• [17] Ницше Ф. Так говорил Заратустра... М.: Мысль, 1996. С. 36.
• [18] Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М.: КультурнаяРеволюция, 2005. С. 24.
• [19] Там же.
• [20] Ницше Ф. Антихрист... С. 633.
• [21] Ницше Ф. Так говорил Заратустра... С. 10.
• [22] Там же. С. 28.
• [23] Ницше Ф. Воля к власти... С. 25.
• [24] Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки // Ницше Ф. Соч.: в 2 т. Т. 1.М.: Мысль, 1996. С. 54.
• [25] Ницше Ф. Так говорил Заратустра... С. 86.
• [26] Там же. С. 87.
• [27] Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки... С. 156.
• [28] Ницше Ф. Воля к власти... С. 26.
• [29] Там же. С. 32.
• [30] Там же. С. 31.
• [31] Ницше Ф. Воля к власти... С. 43.
• [32] Там же. С. 472.
• [33] Блюменкранц М.А. Рождение философии из духа трагедии // Ницше Ф. Поту сторону добра и зла. М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2001. С. 8.