МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ИМПЛИЦИТНОЙ ИНФОРМАЦИИ
Сегодня понятие имплицитности изучается в самых разнообразных аспектах. Это философские работы Н.И. Кондакова (1975), Л.Г. Брутян (1992), С.Э. Крапивинского (2005), В.Н. Садовского (2006), психологинг- вистические О. А. Турбиной (1994), А.А. Леонтьева (1997), И.Н. Горелова (2003), социолингвистические Л.А. Азнабаевой (1998), Н.Б. Мечковской (2003) и др.
В лингвистической литературе мы не находим однозначного решения вопросов, связанных с понятием имплицитной информации. Большой пласт соответствующих работ посвящен методике перевода иностранного текста и методике преподавания русского языка как иностранного (Г.И. Дергачева и др. (1983), И.И. Халеева (1989), Л.В. Московкин (1999), М.И. Дремова (2001), Л.И. Сапогова (2007)); изучается роль имплицитной информации в формировании стилистики текста (И.В. Арнольд (1973),
З.Я. Тураева (1979), О. Дюкро (1982), К.А. Долинин (2010), А. Вежбицкая (2001), Е.В. Падучева (2004)); в ряде работ поднимаются вопросы о месте имплицитности в рамках лексико-граматической системы языка (Е.И. Шендельс (1977), Н.Г. Брагина (2005)).
Дискуссионны взгляды на определение имплицитности, ее границы и отличие от смежных понятий. Часто одно и то же явление получает в ис- сле-дованиях природы имплицитности различные названия. Рассматривая возможные варианты толкования высказывания и, как следствие, возникающую при этом цепочку смысловых ассоциаций, В.В. Богданов определяет как семантические функции [Богданов, 1977, с. 66]; то же самое явление И.П. Сусов называет релятема [Сусов, 1973, с. 21]; Ю.Д. Апресян— семантические валентности [Апресян, 1973, с. 285-286]; А. Вежбицкая придерживается определения элементарные смыслы [Вежбицкая, 1999, с. 114], Н.Н. Арват вводит понятие семантические смыслы [Арват, 1984, с. 72], Ч. Филлмор — глубинные падежи [Филлмор, 1981, с. 497^498].
Такие разночтения, бесспорно, свидетельствуют о сложности изучения имплицитности. Сами принципы определения «имплицитности» на сегодня весьма размыты. Например: имплицитность — это «экономный способ отображения внелингвистического содержания, при котором в результате прочной ассоциативной связи элементов ситуации только один из элементов является достаточным, чтобы представить всю ситуацию» [Медынская, 1971, с. 38]; «Дополнительное смысловое или эмоциональное содержание, не вытекающее непосредственно из линейно реализуемых значений единиц текста» [Кухаренко, 1988, с. 37]; «Ведущая концептуальная категория текста, отражающая в своем содержании наиболее общие и системные свойства эстетической коммуникации свойствами языка» [Нефедова, 2001, с. 23]; «Содержательные и смысловые компоненты, которые не получили отображения во внешней структуре текста» [Анохина, 2010, с. 50]; «Феномен существования знания в усвоенной форме, без обязательного выведения его в сознательную форму. В языке имплицитность проявляет себя в качестве имплицитных значений языковых единиц, в речи — в качестве имплицитных смыслов, то есть смыслов, которые образуются при активизации имплицитного знания ситуативнопрагматическим контекстом» [Ермакова, 2010, с. 7].
Различные заимствования и включение в когнитивную лингвистику понятий из других гуманитарных дисциплин привели к существенному размыванию границ этого понятия как в рамках междисциплинарных исследований, так и в рамках самой лингвистики. Основополагающая идея О. С. Кар невского о различении языкового знака в плане выражения и содержания трансформировалась в идею о различиях в восприятии, мышлении и понимании.
Изучению имплицитности посвящены исследования таких лингвистов, как Н.Д. Арутюнова (1973, 1976), В.Г. Гак (1974), И.Р. Гальперин (1974), И. Беллерт (1978), Л.А. Киселева (1978), Л.Г. Колядко (1982), В.Х. Багдасарян (1983), А.В. Бондарко (1983), К.А. Долинин (1983), Н.А. Глухова (1984), Ю.С. Степанов (1985), Л.В. Лисоченко (1992), Л.А. Голякова (1999), Ю.К. Пирогова (1999, 2000, 2001), Л.А. Нефедова (2001, 2011), А.П. Киселев (2003), И.М. Кобозева (2003), В.П. Белянин (2004), В.Ф. Петренко (2005), А.А. Попова (2006), М.В. Никитин (2009), Е.В. Ермакова (2010); коллективные монографии «Общее языкознание: формы существования, функции, история языка» (1970), «Имплицитность в языке и речи» (1999), «Изменения в языке и коммуникации» (2006), «Скрытые смыслы в языке и коммуникации» (2007) и др.
Основополагающим в изучении имплицитности в лингвистическом аспекте стал вопрос о четком разграничении понятий имплицитного и эксплицитного смыслов, а также их взаимосвязи. Так, В.Х. Багдасарян находит отношения имплицитного и эксплицитного смыслов неравными, но при этом взаимозависимыми: с одной стороны, понимание и расшифровка любой имплицитной информации происходит за счет эксплицитных форм; с другой стороны, если бы не существовало такого явления, как имплицитность, то и содержание эксплицитных единиц не представляло бы никакого интереса для исследования. При этом эксплицитное содержание он все же находит более значимым на том основании, что мыслительный процесс происходит за счет простых и однозначных в своей трактовке символов. Более того, эксплицитное значение однозначно и направлено на себя же; для точного установления имплицитного значения порой необходимо задействовать внешние факторы: «Эксплицитным, или явным, является то, что имеет свое собственное полное непосредственное словесное выражение. Имплицитным же, или неявным, является то, что не имеет такого словесного выражения, но подразумевается под эксплицитным, выражается и постигается адресатом при помощи эксплицитного, а также контекста и других факторов» [Багдасарян, 1983, с. 5].
Взгляд на имплицитность как на добавочное, побочное значение является весьма распространенным в лингвистике. Как дополнительные смысловые элементы значения, обозначенные в плане содержания, но отсутствующие в плане выражения, понимают имплицитность Е.Д. Фельдман (1969), Н.С. Власова (1973), В. А. Кухаренко (1974, 1988), Т.А. Колосова (1983), А.В. Кунин (1984), Г.Ф. Гаврилова (1984), А.В. Бондарко (1990), Н.П. Пешкова (2002), Н.В. Анохина (2010) и др.
Тождественными представляются точки зрения О.С. Ахмановой и И.В. Гюббенет (1977), П.А. Леканта (1986), В.В. Химика (1986), М.А. Фе- досюка (1988), ставящих знак равенства между эксплицитным и имплицитным с точки зрения смыслопорождающей функции. Имплицитная информация является самостоятельной и важной частью всей информации, передаваемой в тексте [Федосюк, 1988, с. 12].
Мы считаем, что представление имплицитности как побочного компонента смысла несколько обедняет и сужает данное понятие, и склонны рассматривать имплицитность как языковую универсалию. Нам близка позиция Ю.М. Скребнева, понимавшего данное явление как «возникающее на основе тесного взаимодействия языковых и речевых факторов» [Скребнев, 1994, с. 28]. На наш взгляд, при исследовании имплицитности необходим комплексный подход к данному явлению с учетом его понимания в таких разделах лингвистики, как лексическая семантика, грамматическая семантика, теория коммуникации, когнитивная лингвистика, теория художественной речи. Данный подход соответствует тенденциям современной лингвистики. Современный этап развития языкознания характеризуется сдвигом научной парадигмы, который заключается в более или менее отчетливом отходе от доминировавшего на протяжении последних десятилетий «системоцентричного» подхода к языковым явлениям. Это влечет за собой существенное переосмысление оснований и целей лингвистического описания [Князев, 2007, с. 14].
Важным видится вопрос: как имплицитная информация обнаруживает себя, то есть какая единица выступает ее носителем — слово, словосочетание, предложение в целом — или имплицитность представляет собой сочетание нескольких факторов.
В традиции отечественного языкознания отношение к слову как основной единице языка: «Из слов, выступающих отдельно или в качестве целых выражений, формируется при помощи грамматических правил и законов предложение. Словами в языке обозначаются конкретные предметы и отвлеченные понятия, выражаются человеческие эмоции и ощущения. Тем самым в языке слово выступает в качестве основной его единицы» [Шанский, 1959, с. 42]. Однако понятийная составляющая, стоящая за каждым конкретным словом, может быть намного шире, чем его узуальные значения: «В основу словесного знака кладется один какой-то признак, именно поэтому знак неточен. Слово выступает в роли своеобразного возбудителя общего понятия, а представления, стоящие за конкретным словом, у каждого человека или группы людей свои» [Серебренников, 1988, с. 100].
В коллективной монографии «Текст и перевод» делается предположение, что имплицитные смыслы в слове реализуются благодаря тому, что в его значении обобщены не все признаки класса объектов, тогда как в сознании коммуникантов номинативные значения, напротив, охватывают все признаки, включая те, которые не находят своего отражения в лексическом значении слова. «Отражение в сознании подобных признаков, не входящих в интенсионал слова, может рассматриваться как его имплика- ционал, то есть элементы смысла, имплицитно связанные со значением слова» [Текст..., 1988, с. 12]. Данный импликационал может послужить базой для образования новых переносных значений слова, и «часть имплицитного смысла войдет в семантику слова <....>. Так, в семантике слова море возникло значение «множество» (море голов, цветов, улыбок), а в семантике слова лиса появилось переносное значение ‘хитрец’» [там же, с. 12-13].
Г. В. Колшанский, размышляя о номинативной роли эксплицитных единиц, напротив, приходит к выводу, что они действительно представляют собой основу языка, однако на них, как и на всякой основе, держится нечто более существенное: «Исходным пунктом коммуникации в принципе должна рассматриваться такая единица, которая структурно организована и способна выражать сущность явлений в их минимальных отношениях с другими явлениями. Основой структуры такого высказывания является отношение элементов, а не сами элементы, составляющие лишь детали, из которых строится цельное высказывание. Реальной единицей языка должна быть фраза-высказывание, — а не слово как только ее часть. Лексический знак действительно выступает в качестве элементарной номинативной единицы, но номинация сама по себе не составляет содержания высказывания» [Колшанский, 1980, с. 8].
Развивает эту мысль М.В. Никитин, считающий, что имплицитное значение может быть выражено как в слове, так и в тексте, только его реализация будет носить разнонаправленный характер. Автор полагает, что грань между делением на эксплицитные (знаковые) и имплицитные значения выражается в характере связи, устанавливаемом сознанием между означающим и означаемым фактами, и подтверждает свою мысль следующим весьма показательным для нас примером: «Некое импликационное значение может быть содержательно равным или близким некоему знаковому значению, например, для пришедшего на пляж человека сильное волнение на море и слова купаться опасно имеют приблизительно одинаковое значение. Различие между ними — в способе его актуализации, импликационном в первом случае и знаковом — во втором» [Никитин, 2009, с. 19].
Определяющим фактором выступают и различия в понятиях предложение и высказывание. Если первое является синтаксической единицей, имеющей грамматическое значение, то высказывание — единица речевого общения. «Высказывание определяется по отношению к понятию предложение. В зависимости от разных методов анализа и теоретических подходов отличие высказывания от предложения видят в объеме, структурном, содержательном и функциональном планах» [Лингвистический энциклопедический словарь, 1990, с. 90]. Исследователи указывают, что именно различия в объеме во многом обусловливают разницу между двумя этими понятиями, так как в условиях конкретной коммуникативной ситуации в высказывании может быть представлено количественно больше совершенно иной информации, нежели в структурной грамматической модели предложения [Падучева, 1985, с. 39]; [Бордюговский, 2003, с. 30-31].
Однако авторы подчеркивают, что понимание смысла высказывания с опорой на составляющие его лексические единицы будет неполным или даже невозможным без задействования когнитивных структур, что, в свою очередь, определяет различия между понятиями высказывания и смысла: «Смысл высказывания складывается из речевых реализаций языковых значений, контекстуальной, ситуативной и энциклопедической информации, где лишь языковые значения в контексте являются эксплицитной информацией. Остальные компоненты смысла относятся к невыраженной, но подразумеваемой информации и привлекаются из когнитивной среды, которую еще обозначают как концептуальную систему, фоновые знания или тезаурус личности. Различные компоненты когнитивной среды при взаимодействии с языковым содержанием высказывания создают невыраженный, но подразумеваемый смысл. Он часто называется имплицитным смыслом. Высказывание можно рассматривать как речевой стимул, привлекающий знания из когнитивной среды для образования смысла» [Кашичкин, 2003, с. 9].
Таким образом, смысл является более широким, всеобъемлющим, но достаточно «размытым» понятием, поскольку зависит от взаимообусловленных индивидуальных знаний и адресата, и адресанта.
В современной теории коммуникации признается недостаточным исключительно формальный подход к анализу текста. Для приближения к его всестороннему пониманию и раскрытию смысла адресату необходимо привлечь на помощь фоновые знания о мире, общенациональное смысловое пространство, без которых понимание будет поверхностным. Современные исследователи коммуникации все больше уделяют внимания скрытым смыслам и имплицитному содержанию текста. Лингвисты (Ю.К. Пирогова (2001), Е.В. Падучева (2004), В.Г. Костомаров (2005), И.А. Стернин (2005)) говорят о том, что современный русский текст становится более объемным, многопространственным, что «ведет к увеличению его информативности, а вместе с тем и увеличению роли получателя информации» [Костомаров, Бурвикова, 2001, с. 10].
В.Н. Комиссаров предлагает классифицировать имплицитную информацию по ее роли в образовании смысла высказывания. Исходя из того что функцией любого высказывания является передача какого-либо сообщения, а данная цель достигается при помощи языкового содержания, вступающего в тесную связь с контекстуальной ситуацией, ученый предлагает следующую классификацию: собственно имплицитный смысл, общекоммуникативный смысл и контекстуальный [Комиссаров, 1999].
Автор различает три вида отношений между общим смыслом высказывания и его собственно имплицитным смыслом: предметные, логические и конвенциональные.
Предметный имплицитный смысл может возникать между сопоставимыми взаимосвязанными объектами в различных тождественных ситуациях, известных коммуникантам на основе тезаурусных знаний о мире. Можно сказать, что само описание ситуации представляет собой центр сообщения с соответствующим имплицитным смыслом. В качестве примера автор рассматривает фразы «повернуть ключ» и «нажать курок», — обозначающие соответственно по принципу тождественности за- крыть/открыть дверь и произвести выстрел.
Логические связи представляют собой логические общепринятые выводы из определенной коммуникативной ситуации. Зачастую имплицитный смысл в таких ситуациях может выступать единственным смыслом всего высказывания. Фраза «Здесь сильно дует» ведет к логическому выводу: «Надо закрыть окно».
Конвенциональные связи между эксплицитными и имплицитными значениями проявляются, когда высказывание употребляется в нехарактерной для него ситуации. При таком виде связи общий смысл служит всего лишь указанием на импликатуру; то есть подобного рода отношения чаще всего возникают при обозначении физических действий человека. Так, фразы «Он кивнул», «Улыбнулся», «Почесал затылок» способны приобретать дополнительный оттенок в зависимости от контекстной ситуации.
Конвенциональные связи способны возникать вследствие общественных табу и правил этикета, не позволяющих передать смысл открыто: «Что вы делаете сегодня вечером?». Другим источником могут выступать образные значения высказывания, не закрепленные за составляющими его языковыми знаками, так же проявляющиеся в конкретной коммуникативной ситуации. Например, фраза «Он в другом весе» означает, что с ним нельзя бороться.
«Общекоммуникативный смысл соотносится с языковой стороной высказывания. С одной стороны, он планируется его автором и создается преднамеренным подбором языковых средств, а с другой — в большей степени определяется собственно языковыми факторами, то есть языковыми значениями входящих в высказывания единиц» [Комиссаров, 1999, с. 54]. Общекоммуникативный смысл довольно часто выступает как основной смысл высказывания. Его наличие в социуме обусловливает, во- первых, относительную независимость от адресанта, во-вторых, обеспечивает достаточно высокую степень устойчивости и зачастую сохраняется даже в случае замены языковых единиц высказывания на синонимичные.
Контекстуальный смысл неразрывно связан с конкретной коммуникативной ситуацией, что влечет его относительную независимость от языкового содержания высказывания. В связи с этим В.Н. Комиссаров приходит к выводу, что «любое высказывание в зависимости от контекста способно приобретать наглядный имплицитный смысл, понятный всем участникам коммуникативной ситуации. Например, фраза «Я читаю» при ответе на вопрос «Можно послушать музыку?» обычно обозначает отрицание» [Комиссаров, 1999, с. 58].
Близкой нам видится точка зрения А.В. Бондарко, предпочитающего, однако, термины ситуативная имплицитность и системно-языковая: «Ситуативная имплицитность — это подразумеваемый смысл, тогда как системно-языковая так или иначе связана с языковыми значениями, в частности, речевыми реализациями грамматических значений» [Бондарко, 2008, с. 135].
Такой подход к рассмотрению имплицитных значений способствовал активному выходу современной лингвистики адресата на ведущие роли: «Для осуществления современной коммуникации давно уже не достаточно понимать текст линейно, для понимания необходимо привлечь созданное культурой смысловое пространство, без которого понимание будет ограничено лишь верхушкой айсберга, в то время как огромная нагрузка в современной коммуникации приходится именно на подводную его часть — на скрытые смыслы, имплицитное» [Нагорная, 2003, с. 8].
Весьма значимыми работами в области исследования имплицитной информации нам представляются труды К.А. Долинина. Размышляя о природе возникновения подтекста, он приходит к выводу, что основной причиной его появления выступают взаимодействия семантики текста с набором внешних знаний адресата о мире и речи, и выделяет в связи с этим такой вид подтекста, как референтный: «Важнейшая предпосылка его возникновения — взаимосвязанность объектов и явлений действительности, находящая свое отражение во взаимосвязанности представлений и понятий о мире, из которых складывается тезаурус носителя данной культуры и данного языка. В результате сообщение о факте А, связанном в действительности или в тезаурусе реципиента с фактами В, С, D и т.д., потенциально имплицирует последние в его сознании: А —> В, С, D...» [Долинин, 1983, с. 38]. Другим видом подтекста, по К.А. Долинину, выступает подтекст коммуникативный, возникающий из-за различного уровня знаний участников коммуникативной ситуации и ее особенностей.
Важнейшей для данного исследования является следующая мысль автора, связанная с осмыслением имплицитной информации адресатом: «С нашей точки зрения, ведущим моментом в процессе восприятия подтекста являются информационные потребности получателя» [там же, 1983, с. 42].
