"Бесконечный лабиринт сцеплений " (литература - судьба - жизнь)

Автобиографическое начало в мемуарах Т.А.

Кузминской подчинено, с одной стороны, принципу

ассоциативных соответствий, в частности, пушкинской литературной героине Татьяне Лариной, которая, по сути, является выражением национальной (дворянской) культуры XIX века; с другой стороны, принципу идентификации с героиней романа Л.Н. Толстого Наташей Ростовой, к созданию которой она была сопричастна. Кузминская существует как "продолжение" Татьяны Лариной, порождая Наташу Ростову, которая в свою очередь "продолжает" ее (бесконечный лабиринт сцеплений, и законы этих сцеплений, этот механизм предстоит исследовать).

Автопризнание ("...под подушкой всегда лежала книга "Евгений Онегин". Я перечитывала ее несколько раз и многое знала наизусть" [с. 82]), сделанное в начале мемуаров, можно считать ключом к первой сюжетной линии (условно ее можно назвать "линией Татьяны"). Эпизоды пушкинского романа "угадываются" в сюжетных перипетиях мемуаров Т.А. Кузминской. Автобиография, имеющая романную основу, разлагается на составляющие ее мотивы:

• 1. Героиня - Татьяна (имя совпадает) - девушка, питающая пристрастие к романам, в доме, полном молодежи и разговоров о любви, естественно находящаяся в состоянии ожидания любви ("душа ждала кого-нибудь"). Упоминание о "Евгении Онегине" после разговора с сестрой Соней о влюбленном в нее молодом человеке [с. 81] создает рифму ситуаций в едином тексте культуры.
• 2. Завязка. Сергей Николаевич Толстой появляется в доме как "жених" ("Татьяне прочат жениха"): "...подожди жениться, Левочка, мы женимся с тобой в один и тот же день, на двух родных сестрах" [с. 146]. Факт - типичный для дворянских родов, восходящий к ситуации "Евгения Онегина" (это происходит, как и у Пушкина, на именинах старшей из сестер). Две симметричные пары, где "невесты" - родные сестры: у Пушкина - Татьяна и Ольга, у Кузминской - Татьяна и Софья. И хотя эта сцена несколько снижена тем, что "невеста" (которой еще 15 лет) заснула на диванчике, утомленная присутствием многочисленных гостей, "в сердце дума заронилась"^[1]: после встреч в Ясной Поляне и прогулок верхом с Сергеем Николаевичем Таня Берс спрашивает у матери, могут ли "два брата жениться на двух сестрах" [с. 236].
• 3. Путешествие в "чужой мир" (архетипическая ситуация) - его мир - проясняет сущность героя и его отношений с героиней: "В этот вечер без объяснения в любви мы чувствовали ту близость и единение душ, когда и без слов понимаешь друг друга. Это было зарождение того сильного чувства веры в будущее счастье, которое и возвышает и поднимает человека и делает его лучше и добрее" [с. 240]. Героине, сравнивающей свое состояние с пережитым раньше - "детской радостью" при встречах с А. Кузминским и "испуганной страстью, неведомой и грешной", испытанной по отношению к Анатолю Шостак, - становится ясно, что "этот исключительный человек" и его ни с кем нельзя сравнить.
• 4. Сон. Описанное погружение в сон ("счастливая, свободная и беззаботная, с радужными мыслями и неопределенными надеждами на будущее, я перешла в другой мир, но не знаю, какой из них был лучше..." [с. 241]) несет ту же функцию, что и сон Татьяны в пушкинском романе, - дает встречу с собой, познание себя через погружение в подсознание, освобождает от условностей.
• 5. Финал. В финале романа с Сергеем Николаевичем (который, по признанию самой мемуаристки, она "нравственно устала писать" [с. 370]) такая же горечь от несостоявшегося счастья ("А счастье было так возможно...") вследствие невозможности преступить через нравственные принципы ("у меня бы всегда это было на совести, а теперь может быть, все будет к лучшему" [с. 373]). Мотивировка та же, что и в пушкинском романе - "Но я другому отдана и буду век ему верна".

Национальный характер Татьяны Кузминской ("русская душою"), каким он обрисован в мемуарах, складывается на пересечении двух стихий - природной (восприятие природы как субстанции, частью которой она себя ощущает) и национальнобытовой (вера в приметы, участие в гаданиях, внутренняя потребность говенья и т. д.).

Т.А. Кузминской свойственно редкое ощущение органики бытия, его первозданности, ничем не замутненная свежесть мировосприятия, сиюминутность и ощущение реальности пребывания в мире: "Мне казалось тогда, что вся эта природа, закат, лужайка, все это только для нас, что раньше тут ничего не существовало" [с. 123]. Детализация, "мелочность" в описаниях природы - "память", сохраняющая целостность впечатления, - даже в ее рассказе о том, как она ребенком заблудилась в лесу: "И страшно было и хорошо... Птицы, вылетая из кустов, пугали меня. Я видела зайца, видела белку" [с. 240].

Специфика подобных описаний природы у Т.А. Кузминской обусловлена восприятием этой природы: оно целостно-органическое и комплексное, т.е. одновременно всеми органами чувств (пение птиц, тишина; запах фиалок, свежего сена; краски заката). В этом описании использован метод, близкий А.А. Фету^[2] ("стихийность", "хаотичность",

"первичность" впечатлений, переданных в том виде, как они явились человеку): "Вокруг нас тишина, пения птиц уже не слышно, и разве только изредка промелькнет по макушкам лип легкая пушистая белка. Мы сидим в созерцательном настроении, и на нас благотворно влияет эта тишина" [с. 252] (параллелизм состояний человека и природы).

Радость разделенной любви рождает ощущение полета, слияния с миром, растворения в окружающем, превращения в другую субстанцию: "Я не могу спокойно сидеть за работой, не могу идти домой. Я бегу вниз по аллее, прочь от дома <...> Я останавливаюсь и, вскочив на скамейку, поднимаю руки и делаю вид, что лечу"^[3] [с. 252].

Патриархальное мироощущение находит выражение в мышлении, близком к фольклорно-мифологическому. Естественное ощущение связи со всем живым, собственной включенности в круговорот природы и бытия порождает такое мышление, когда и народные приметы органично входят в повествование ("На небе слева я увидела молодой серп луны. "К слезам!" - подумала я...[с. 221]), как и рассказ о святочных гаданиях ("По вечерам лили воск и выбегали спрашивать имя" [с. 405] - почти цитаты из "Евгения Онегина"). Для Т.А. Кузминской естественно выражение народными формулами ("Этот случай убедил меня, что одна беда никогда не бывает" [с. 324]), входящими в текст мемуаров как знак

патриархальности, которая была для нее одной из главных ценностей (как, впрочем, и для Толстого в этот период): "Должна сказать, что я редко встречала более патриархальный и гостеприимный дом, чем наш, благодаря удивительной простоте и самобытности склада всего дома" ^[4] [с. 295]. Собственная семья представлена в мемуарах Т.А. Кузминской как тип дворянской семьи, живущей по законам сердца: "К ужину почти всегда кто-нибудь приезжал к нам из театра, зная, что мы дома. И всех-то у нас принимали радушно, хлебосольно, и всем-то было и хорошо и тепло" [с. 295].

Линия Татьяны, существующая в подтексте мемуаров, искусственно нами "деконструирована" на основе упоминаний и других знаков. Линия Наташи Ростовой является, на наш взгляд, доминирующей. Объект художественного изучения в романе "Война и мир" - Наташа Ростова, - как бы оживший в Т.А. Кузминской, начинает существовать по имманентным законам художественного бытия, которое уже неподвластно автору - Льву Толстому. Это может быть обозначено как "эффект пересечения параллельных" (литературной героини и реально существующего человека) в едином тексте судьбы, тексте культуры:

1. Наташа-Кузминская не выходит замуж за "Пьера". Наблюдения над текстами мемуаров и романа Толстого^[5] приводят к заключению о том, что писатель, придавая Наташе черты характера Тани Берс, вводя в роман факты ее биографии, моделируя свою литературную героиню, пытался смоделировать судьбу и ее реально существовавшего прототипа. Об этом свидетельствует, в частности, их переписка, особенно в период романа с Сергеем Николаевичем. На правах "второго отца" ("ты мне и лучший друг и второй отец" [с. 399]) Л.Н. Толстой не только дает ей советы ("Играй Chopin и пой. Держи себя в струне и в аккурате" [с. 339]; "Молись богу, это лучше всего и одно" [с. 344]), но и принимает непосредственное участие в ее судьбе в самые важные, решающие моменты: является как бы посредником между Таней Берс и своим братом перед их окончательным разрывом ("В душе перед богом тебе говорю, я желаю да, но боюсь, что нет" [с. 344]); в той же роли он выступает и в ее отношениях с его другом Д.А. Дьяковым. Таня Берс очень болезненно переживала разрыв с С.Н. Толстым и потому, что сохранила к нему свое чувство, и потому, что видела в этой истории препятствие своему будущему замужеству. Д.А. Дьяков, в семье которого она долго гостила, проявлял по отношению к ней самую трогательную заботу и однажды в ответ на ее сказанные - "с горечью, краснея" - слова, что, пробыв два года невестой одного, она никогда не выйдет замуж, ответил: "Да, если бы я был свободен и молод, я считал бы за счастье быть вашим мужем..." (рассказывая об этом, мемуаристка не скрывает, что после этих слов в ней "что-то шевельнулось более, чем простая дружба") [с. 429]. Л.Н. Толстой (которому Татьяна Андреевна "рассказала, по приезде в Ясную, <...> о разговоре с Дмитрием Алексеевичем, как делала это всегда" [с. 430]) вложил эти слова в уста Пьера ("Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей" [Т. II, ч. 5, гл. XXII]), ставшего через несколько лет мужем Наташи Ростовой. Д.А. Дьяков в 1866 г. (в момент разговора с Таней Берс и работы Толстого над романом) был женат, и Толстой не мог предполагать, что и его слова, как слова Пьера, будут иметь последствия.

Когда в 1867 г. умерла жена Д. А. Дьякова, он просил Толстого узнать, как Таня Берс отнесется к его предложению [с. 450], но она вышла замуж за А.М. Кузминского. Толстой надеялся, что "ничего из этого (брака с А.М. Кузминским - Е.Ш.) не выйдет, и тем лучше" [с. 454], и был недоволен, что Таня Берс поступила по-своему (модель не захотела повторять судьбу своего литературного двойника):

"- Соня, я чувствовала, что Левочка недоволен, что я выхожу за Кузминского, а не за Дмитрия Алексеевича

Понятно, Дьяков лучший его друг" [с. 454] (ср. с отношением Толстого к Пьеру).

2. Наблюдая за семейной жизнью Кузминских, "анковским пирогом" (см. выше), Л.Н. Толстой видел расхождение этого "семейного счастья" с его собственными представлениями о семье, доме, а также с его концепцией женщины-матери. По известному выражению самого писателя, он "смешал вместе Софью Андреевну и Татьяну Андреевну, переболтал их и сделал из них Наташу'*^[6] [Толстой И. 1987, с. 77]. Если Софья Андреевна остается в русле толстовской концепции (по словам сына Ильи, "прекрасная женщина, идеальная мать и идеальная жена" [Толстой И. 1987, с. 264]), то Татьяна Андреевна являет собой полную ее противоположность.

В приведенном в "Моих воспоминаниях" сочинении Толстого для яснополянского Почтового ящика "Тетя Соня и тетя Таня. И вообще, что любит тетя Соня и что любит тетя Таня" дается исчерпывающая характеристика (несмотря на шутливый тон) обеих сестер, подтверждающая это: "Тетя Соня обожает малышей (как Наташа - Е.Ш.), тетя Таня далеко не обожает их"; в отличие от "опустившейся" Наташи, тетя Таня "любит нарядиться, но во что-нибудь, что ее молодит", "любит высокую прическу"; "тетя Соня постоянно о ком-нибудь беспокоится, в особенности когда кто-нибудь уехал на время из дому" (ср. описанное в эпилоге состояние Наташи, когда Пьер задержался в Петербурге), "тетя Таня, раз отпустивши, старается забыть об этом и никогда не беспокоится" [Толстой И. 1987, с. 120].

Неприятие мужем идентификации Т.А. Кузминской с Наташей с первых дней их супружества связано со страхом вмешательства в их личную жизнь писателя Л.Н. Толстого - творца Наташи. Но во время первой супружеской размолвки в ответ на опасения мужа, что его "семейная жизнь будет складываться под чужим влиянием", Кузминская демонстрирует очень трезвый, "нелитературный" подход: "Надо жить просто, не сочинять себе жизнь <...> Она будет складываться не под влиянием кого-либо, а по обстоятельствам" [с. 466].

3. Являясь своеобразной "материализацией" Наташи, Т.А. Кузминская восполняет ее, вступая в спор с Толстым. Если Наташа, выйдя замуж, "бросила сразу все свои очарованья, из которых у ней было одно необычайно сильное - пение", то Кузминская всю жизнь продолжала музыкальные занятия, доставляя этим радость близким. Так, Илья Львович писал, что под впечатлением от ее пения "часто не выдерживал и со слезами на глазах выбегал на балкон" [Толстой И. 1987, с. 75]. То же чувство восторга испытывал и Лев Толстой, в последние годы отрицавший дворянскую культуру. В 1907 г. его секретарь Н.Н. Гусев записал, что во время пения Кузминской под аккомпанемент Сергея Львовича Лев Николаевич, слушавший с большим удовольствием, "вдруг встал и ушел к себе", а затем, будучи "очень растроганным", признался: "...музыка - единственное из мирского, что действует на меня" [Гусев 1973, с. 55].

В отличие от Наташи, целиком "погрузившейся" в семью, Т.А. Кузминская продолжает с увлечением читать романы. Кроме того, она, по свидетельству ее племянницы Татьяны Львовны, "помешалась" на женском вопросе [Сухотина-Толстая 1987, с. 41] и спорит об этом с Толстым [Сухотина-Толстая 1987, с. 53]; тогда как Наташу "эти вопросы не только не интересовали, но она решительно не понимала их" [Эпилог, Ч. 1, гл. X].

И главное - Т.А. Кузминская остается душой мира семьи, Дома. Татьяна Львовна описывает сцену, когда "Кузминские сидели с тетей Таней и ей изливали свою душу и уверяли ее, что они никогда от нее ничего не скрывали и скрывать не будут [Сухотина-Толстая 1987, с. 53]. И дети Толстых тянутся к ней: Татьяна Львовна признается: "...тетенька - моя подушевная" [Сухотина-Толстая 1987, с. 38]; по словам Ильи Львовича, "она была и тетенькой, и лучшим нашим товарищем", поэтому "мама мы любили, - тетю Таню обожали. Мама была будни, - тетя Таня праздник" [Толстой И. 1987, с. 72]. То же вспоминает о ней и Александра Львовна: "Тетенька любила радость и веселье, все, что было нерадостно, она с негодованием откидывала. Она терпеть не могла ссор, неприятностей, злобы - они нарушали радость - и старалась скорее все уладить" [Сухотина-Толстая 1987, с. 532]^[7].

Оставаясь поэтическим воплощением Наташи, в восприятии окружающих свою "материальность", "вмерзание в быт" (Ахматова) Т.А. Кузминская выражает в чертыхании (по воспоминаниям И. Л. Толстого, "у тети Тани, когда она бывала не в духе из-за пролитого кофейника или проигранной партии в крокет, была привычка посылать всех к черту. На это Лев Николаевич написал рассказ "Сусойчик" [Толстой И. 1987, с. 114]. Хотя, как пишет В.Ф. Булгаков, Толстой прощал ей и это [с. 9]). Финал мемуарной линии Наташи Ростовой - издание Т.А. Кузминской рецептов вегетарианской кухни.

Но такое восприятие Т.А. Кузминской возможно только при наложении текста мемуаров на текст романа Л.Н. Толстого.

• [1] Скддахговяфпосжэкто'кшигкнга’': .. .тшгрь что он сбо мне подроет! Эго ужасщ-стшвагвья - Тебеточгозадаю.-асаоашСсщ-чгоонотебепофлйег. - Нег,мнеес1ьда1^-шта^ж)роо1ий,,[с146].
• [2] Шанш*спазоииФггаАп.ГригорьевьмвмонографииПГр(»ква АаГргатр^сбнаруживжтвгюээииФегатакиеособенности, которые ггалогтны паяниям Тотггого (Громов П Указ, сот. С 144 -148). ЛН Толстого и АА Фета
• [3] свяъвапа многолетняя дружба Псянкомиштись с Фетом перед свадьбой сестры, ТА Кубинская многократновстречалась с ним Как тгэдег иг ее воспоминаний, Фет посвятил ей стихотворение "Сияла ноть..." [с420]. СтихиАА.ФтКу^тинашнеотнократшципф^твстрЕнишх своих мгм^яров[с.357,359]. 5ХИн1фесна,чгоиогтиз<ж чувствовали зговней Так, сестра ггаоришоее''саггттнсм"1шоске[а150],аТс1Лстсй писалей, что она вернется в Ясную Поляну "с ласточками" [с 168]; Д А Д ьякова нэгывага ее в станом ю писем "пернатая моятттищ райский колибри" [сАЩ
• [4] Оквиада, дги ТА Кузминской "палриархадоность" доуй, секли - нэивьпная оттенка: "Кто не звл в те Бременапшргархальнуд довольно многочисленную, с старинными тредшиями семью Перфильевых?' [с 334]; 'Самыеблизкие соседи Марьи Николаевны была многочисленная, патриархальная семья барсна Д ельвига. Семя барснаАкксатфаАнгоновин1ионсаипсшзовалиъузажЕниемисимпа1иейвсша<руги''[с.З&)].
• [5] Обэго11хз1рсб[тегш^10!вовст>пи1аы*йс1Ш1?СЖБрсЙ1б>рга//Ку^№стТАМшжи№дойивЯснойШлянеПрисшсекнижнсеизд-щ 19В.
• [6] В гримошиях к "Моим воспоминаниям" ИЛ. Топлого (авторы ОА Голинснко и БМ Шуиэва) укэзащ что ,1ловымывание Толстою со слов СА Толстой впервые приведено ПИ. Бирюковым тас "Я взял Таню, перетолок ее сОнейивышгвНапаша" ТологойПЛ Указан. С.422.
• [7] В упоминавшемся вышеоснипении 'ТеяяОияитшДшя'ЩНТапстшгмиетс'ТегаОсщпапьфда»каксйнибущ> редзстыо или веоепьем, тогчес примешивает к нему чувство ipycm Тега Таня пользуется счастьемвсаельт" ТаплойИЛУказоснС 121.