«Я не могу поступить иначе»

Весной 1946 года Синклер Льюис, имевший обыкновение часто менять местожительство, купил ферму в штате Вермонт. Здесь он начал писать очередной роман, тема которого держалась им в строжайшем секрете. Он работал над ним с увлечением, по десять часов в сутки в течение нескольких месяцев, все это время почти нигде не появлялся. Зато соседи видели, как во время кратковременных перерывов в работе он задумчиво прогуливался по саду в сопровождении своего верного и неизменного компаньона, кота по имени Уильям-Мейкпис-Теккерей Шекспир. Льюис явно готовил читателям «бомбу». В мае 1947 года долгожданный роман появился, на бумажной обложке не было пространных рекламных аннотаций, лишь название книги сопровождалось подзаголовком: «Волнующая история на тему, которая взбудоражит Америку». Это был роман «Кингсблад, потомок королей», имевший огромный успех в Америке и немедленно переведенный на европейские языки.

Появление этого романа, исполненного протестующей силы, было тем более неожиданным, что ему предшествовала книга совершенно иной, спокойной, лиричной тональности — роман «Кэсс Тимберлейн» (1945).

42-летний Кэсс Тимберлейн, судья в Грэнд Рипаблик, небольшом городке на Среднем Западе, в штате Миннесота, состоятельный, серьезный человек, влюбляется в юную девушку Джинни Маршленд, моложе его на 18 лет, которую случайно встречает в суде. Терпеливое и преданное ухаживание судьи, который был до этого неудачно женат на женщине, впоследствии ушедшей от него, завершается браком. Их супружество поначалу ничем не омрачается, однако несходство темпераментов, разница возрастов и различие интересов приводят к непродолжительным, но болезненным ссорам. Первым серьезным потрясением для Джин становится смерть ее ребенка, за которой следует тяжелая болезнь самой Джин. Оправившись, она совершает с Кэссом поездку в Нью-Йорк, где у нее завязывается роман с другом мужа — Брэддом Крулем, с которым она думает связать свою судьбу, пока не убеждается в его легкомысленных намерениях и непостоянстве. Теперь Кэсс Тимберлейн, как и положено благородному, «голубому» герою, прощает Джинни, излечивает свою жену от острого душевного кризиса, после чего она может в полной мере оценить его великодушную преданность. Роман завершается примирением супругов, жизнь которых входит в спокойное русло.

Льюису нельзя отказать в психологическом изяществе ряда сцен, в лиричности, в которой порой заметен налет сентиментальной слащавости. И в этом романе Льюис несколько утомляет «ювелирными» описаниями респектабельного быта Тимберлейнов, а само погружение писателя в мир чисто семейных дел и треволнений приводит к выключению из романа событий социальных, политических. Медовый месяц молодоженов не нарушается известием о трагедии в Перл-Харборе: счастливая чета Тимберлейнов помещена романистом в некий вакуум посреди грозовых страстей военного времени. Лишь изредка глухо упоминает Льюис о социальных конфликтах.

Рецензенты сдержанно встретили книгу, которую вряд ли можно отнести к большим достижениям писателя. «Роман об американском браке» был написан примерно в том же ключе, что и «Додсворт», воспроизводя на новом материале, с помощью новых характеров аналогичную сюжетную схему. И хотя в «Кэссе Тимбер-лейне» заметна рука опытного мастера, роман показал, что изображение любовных коллизий не самая сильная сторона творчества Льюиса. Но этот недостаток Льюиса, пожалуй, если брать его творчество в общем плане, оттенял его достоинства, о чем критик Генри Менкен писал ему: «Найдется немало писателей, умеющих изобразить любовные переживания... Однако имеется только один подлинный анатом американской культуры»¹. Им он считал Синклера Льюиса.

Роман «Кэсс Тимберлейн» оказался первой частью дилогии, второй был «Кингсблад, потомок королей», действие которого развертывалось в том же Грэнд Рипаблик, что и в «Кэссе». При этом писатель срывает покров добропорядочного благополучия с этого мирного среднезападного города: персонажи «Кэсса», лавочники, торговцы землей, владельцы магазинов и газет, все эти доверы, хэвоки, эйзенгерцы и марлы, обрисованные в «нейтральной» или слегка иронической манере, оживали на страницах «Кингсблада» в своей иной, отвратительной сущности — как негрофобы, зараженные расовыми предрассудками.

«Кингсблад, потомок королей» была книга-вызов, книга-протест, обращенная против американского расизма.

Отстаивание равноправия и свободы, отвращение к любым формам насилия над человеческой личностью, осуждение шовинизма и национального высокомерия — эти черты неотторжимы от творческой индивидуальности писателя, демократа и гуманиста. Расизм всегда был для Льюиса одним из самых позорных извращений подлинной демократии, какой ее представляли себе Джефферсон и Линкольн.

Еще в 1934 году совместно с Ллойдом Льюисом Синклер Льюис написал историческую пьесу «Джейхокер», посвященную войне за освобождение негров. Главный герой пьесы — Эйс Бардетт, один из руководителей «джейхокеров»² в Канзасе, выступающий вначале как убежденный аболиционист, становится сенатором от родного штата, соратником Линкольна, а в годы борьбы Севера и Юга руководит формированием войск северян. Поначалу его призывы вдохновляют многих: уходят на фронт священник Пиви, который становится опытным военачальником, и пылкий студент Уилл Старлинг, однако сам Бардетт постепенно перерождается, все больше обнаруживая черты беззастенчивого, честолюбивого демагога. Долгая, кровопролитная война охладила аболиционистский пыл Бардетта; за спиной Линкольна он вступает в секретные переговоры со своим былым непримиримым врагом, генералом конфедератом Смоллвудом: его цель — немедленное заключение мира с южанами, объединение двух армий для завоевания Мексики, прекращение вражды с рабовладельцами, отказ от освобождения негров. И одновременно личное возвышение, роль первого человека в государстве, «спасителя нации».

Этот сговор разоблачает вернувшийся с фронта Уилл Старлинг, выражающий точку зрения мужественных и последовательных борцов против рабства. «Свобода — это еще не все... — говорит в пьесе Старлинг. — Мы должны отобрать землю у плантаторов и отдать ее неграм. Раб должен получить право голоса»³. Несмотря на известный схематизм, мелодраматизм пьесы и надуманный конец (Эйс Бардетт осознает, на какой ложный путь он чуть было не вступил, и становится прежним «джейхокером»), все произведение было пронизано духом бескомпромиссного аболиционизма.

Естественно, что, обращаясь к современности, Льюис исходил из того, что дело, за которое сражались его герои, далеко не завершено. Для него зло расизма заключалось не в одних лишь дискриминационных ущемлениях, в разного рода унизительных надписях «только для белых»; писатель был прав, видя главную опасность в живучих, устойчивых антинегритянских, антисемитских и иных «комплексах», накрепко укоренившихся в сознании американского обывателя.

В книгах Синклера Льюиса мы не раз встречаем горькие упоминания о шовинистической истерии, охватившей США в годы

Первой мировой войны, когда запрещалась музыка Бетховена и изгонялись стихи Гейне. В 1921 году писатель в одной из публичных лекций осудил антисемитизм Генри Форда, а в конце 30-х годов работал сначала над романом, затем над пьесой об антисемитизме в США; но эти произведения так и остались незавершенными. В 1931 году вместе с передовыми деятелями американской культуры писатель протестовал против судебной расправы над негритянскими юношами в Скоттсборо. В романе «У нас это невозможно» и в радиоречи «Писатель, художник и мир» (1944) он клеймил расовые теории немецко-фашистского образца.

Почему же Синклер Льюис написал свой роман «Кингсблад, потомок королей» именно после войны? В годы антифашистской войны стал особенно нетерпимым позор расовой дискриминации прежде всего в американской армии. В своем романе «И тогда мы услышали гром» (1959), действие которого происходит на Тихом океане в годы Второй мировой войны, Джон Оливер Килленз, негритянский писатель, показал, как, несмотря на унижения, растет самосознание негров, выливающееся в форму бунта сопротивление⁴.

Перед Синклером Льюисом был живой пример — его повар Джон Хендрик, вернувшийся с фронта. Писатель хорошо знал его до войны и был поражен тем, как возмужал, вырос этот человек, с какой нетерпимостью относится он к дискриминации. Как и всякий большой художник, Льюис глубоко проникался болью и страданиями своих героев. Хорейс Кейтон, негритянский журналист, посетивший Льюиса в Вермонте, приводит рассказ писателя о том, как, став знаменитым, он приехал в Англию, был принят в высшем обществе, где ему льстило внимание потомственных британских аристократов. «Однако я вскоре понял, — что все они смотрят на меня, как на выскочку, как на обезьяну, которая научилась делать разные умные штуки, например кататься на велосипеде, но все-таки осталась обезьяной. Тогда я почувствовал себя «ниггером». Чего бы ни добился негр в Америке, белые все равно будут смотреть на него, как на цивилизованную обезьяну».

Поэтому столь существенны в романе упоминания о молодых неграх, которые начинают работать в Национальной Ассоциации Содействия Прогрессу Цветного Населения (НАСПЦН) или вступают в компартию, короче, не хотят быть «раболепствующим дядей Томом».

Уже приступив к сбору материала для романа, Синклер Льюис обобщил свои наблюдения над негритянской проблемой в статье «Джентльмены, это революция» (1945). В ней он, опираясь на произведения группы выдающихся писателей-афроамериканцев — Ричарда Райта, Ленгстона Хьюза, Уильяма Дюбуа, а также на труды историков и социологов, приходил к выводу о том, что в среде негров зреет протест, что из их рядов выходят борцы: «В них нет былой забитости, бессловесности. Отныне они не цветные. Они люди»⁵.

Новый общественно-политический опыт, накопленный писателем в годы Второй мировой войны, позволил ему расценить «негритянскую революцию» как проявление широкой освободительной борьбы угнетенных народов во всемирном масштабе, начало крушения колониальной системы и «всеобщего восстания против самодовольной власти белых». Эти же мысли развивает в «Кинг-сбладе» и один из его героев, коммунист Райан Вулкейп.

Статья «Джентльмены, это революция» является своеобразным идеологическим ключом к роману.

Подготовительную работу к «Кингсбладу» Синклер Льюис начал осенью 1945 года в городе Дулуте, который, как и в «Кэссе Тимбер-лейне», изображен под названием Грэнд Рипаблик. На этот раз писатель использовал ту же «технику» сбора материала, что и в пору написания «Элмера Гентри»: непосредственно общался с будущими героями произведения и даже ставил своеобразные «эксперименты». В Дулуте Синклер Льюис, завязав знакомства с представителями черного населения города, приглашал их вместе со своими белыми знакомыми к себе в дом. Затем как-то незаметно разгоралась дискуссия, накалялись страсти, речь шла о самых разных — социальных, исторических, экономических — аспектах негритянской проблемы. В эти моменты Льюис уединялся, извлекал свои неизменные блокноты в серой обложке и начинал стенографировать происходящий разговор. Впоследствии гости Льюиса узнали себя в некоторых героях «Кингсблада».

Между прочим, среди новых знакомых Льюиса была молодая негритянка, работавшая медсестрой в одной из больниц Дулута. Она поразила писателя живостью ума, независимостью суждений и незаурядной начитанностью. Многие ее черты он воплотил позднее в образе Софи Конкорд. Из Дулута Льюис приехал в Нью-Йорк, где встретился со своим старым другом Уолтером Уайтом, секретарем Национальной Ассоциации Содействия Прогрессу Цветного Населения (НАСПЦН); благодаря его содействию писатель получил доступ к архивам Ассоциации, где обнаружил массу фактов, касающихся различных форм и методов дискриминации.

В Нью-Йорке Льюис подружился также с поэтом Ленгстоном Хьюзом (1902—1967), который познакомил его с некоторыми лидерами негритянского движения.

Затем писатель отправился в поездку по южным штатам — Джорджии и Миссисипи. Он входил в дома бедняков, разговаривал со случайными знакомыми на улицах, встречался со студентами негритянских колледжей, прожил как-то неделю у директора негритянской школы. А однажды в его машину стреляли белые, недовольные его общением с «цветными»... Вернувшись в ноябре 1945 года в Дулут, Льюис в один из вечеров пригласил к себе в гости нескольких молодых литераторов и предложил им оценить ряд возможных имен для героя своего романа. Они остановились на Нийле Кингсбладе. Льюис согласился с их выбором, после чего принялся составлять подробнейший план произведения.

Роман Льюиса, увидевший свет весной 1947 года, вызвал множество критических откликов. Уолтер Уайт констатировал в газете «Геральд трибюн» безукоризненную достоверность нарисованной Льюисом картины. Негритянский журнал «Эбони» удостоил роман специальной премии за лучшее произведение, способствовавшее «улучшению межрасовых отношений». Однако большинство буржуазных критиков, которым пришлось не по душе грозное обличение Льюиса, встретили книгу с неприязнью. Писателя упрекали в подмене художественного изображения «социологическим трактатом». Биограф Льюиса Марк Шорер характеризовал роман как «посредственную книгу, которая вопреки своей художественной ценности продолжает оказывать известное воздействие на читателя»⁶. Критик Максуэлл Гайсмар увидел в романе социальный конфликт, данный, однако, «в наивно преувеличенном виде»⁷.

«Кингсблад, потомок королей» стоит особняком среди других романов Льюиса. На этот раз писатель отказался от привычного биографического принципа, от плавного рассказа о жизни главного героя, положив в основу книги увлекательный острый сюжет. Действие, достигающее в романе столь неожиданного для Льюиса трагического накала, уже не «амортизируется» непременным благополучным финалом. Да и сам герой, типично льюисовский «средний» американец, предстает в новом, неожиданном свете. Впервые романист рисует духовный рост личности, моральную победу человека.

Главный герой Нийл Кингсблад — кассир в банке, уважаемый обитатель рядового провинциального городка Грэнд Рипаблик, член федерального клуба и других «респектабельных» организаций. У него все атрибуты добропорядочности: прочное, хотя и скромное, место, счет, автомобиль, дом, купленный в рассрочку, и «Здравые Консервативно-Республиканские Взгляды на банковское дело, налоги и вероломство профсоюзов» (8, 11). Наконец, он недурен собой, рыжеволос, статен и в свои тридцать лет отличный спортсмен. У него прелестная жена Вестл и столь же очаровательная дочь Бидди. Все трое олицетворяют «Счастливое Американское Супружество».

Сколько подобных ему «средних» американцев начиная с Уила Кенникотта действовало в романах Льюиса! Но в биографии Кинг-сблада есть новая значительная страница.

Он ветеран войны, капитан, получивший ранение в Италии. Там, на фронте, он заметно «полевел» и, лежа в госпитале, мечтал о том, как, вернувшись домой, все молодые солдаты объединятся, «раз навсегда захлопнут вертящуюся дверь, на которой написано «республиканская партия», а на другой «демократическая партия», и подадут свой голос за справедливость и процветание и за то, чтобы больше не было войн» (8, 32).

Но, вернувшись в Грэнд Рипаблик, Нийл Кингсблад снова втягивается в привычную рутину, пока случай не выводит его из равновесия. Занявшись генеалогическими разысканиями, он обнаруживает в себе 1/32 негритянской крови. И это открытие приносит Нийлу немало горечи и внутренних оправданий. В романе герой поставлен перед принципиальным выбором. Ценой такой простой и несложной вещи, как молчание, Кингсблад может уберечь святая святых «среднего» американца — доброе имя и материальное благополучие. Открыть свою тайну — значит рисковать всем: «своим местом, положением в обществе, репутацией, отцом и матерью, женой и ребенком, которых он любил».

Большинство буржуазных критиков увидели в поведении Кинг-сблада труднообъяснимую, немотивированную метаморфозу. Отвечая им в «Заметках о романе «Кингсблад, потомок королей», писатель прояснил один из серьезных мотивов своего произведения.

Льюис высказал свою затаенную мысль о людях, всего более ему близких, в которых духовное, «идеальное» начало торжествует над соображениями плоского здравого смысла, над расчетом и выгодой. Тема расовой дискриминации (и лишь ее, лежащую на поверхности, увидели критики) органически переплеталась в романе все с той же давнишней льюисовской темой — гражданского мужества. На этот раз она решалась с большей психологической убедительностью, чем в «Элмере Гентри» (образ Шалларда) и в «У нас это невозможно» (образ Дормэса Джессэпа). Но прежде чем Нийл Кингсблад объявляет о том, что в нем течет негритянская кровь, он совершает серьезные открытия.

В Нийле Кингсбладе ветеран антифашистской войны взял верх над опасливым мещанином.

Став «негром», Кингсблад в полной мере испил чашу нравственной боли и унижений: был изгнан из общества, потерял место в банке, познал безработицу, очутился в моральном концлагере. Но «падение» героя (с точки зрения «респектабельного» Грэнд Ри-паблик) оказалось на самом деле его моральным возвышением. Этот добропорядочный американец, как улитка, погруженный в свой душный мирок банковских цифр и семейно-бытовых мелочей, духовно обогатился. Он осознал себя «борцом против Федеринга». Борцом не только за себя, за Вестл и Бидди, но и за Аша Дэвиса и Софи Конкорд... Он не подчинился требованиям расистов, не покинул своего собственного дома, а встретил их с оружием. Ведь он был ветераном и снайпером!

В «Кингсбладе» писатель избежал примиряющего финала. Герой остался в нашей памяти непобежденным — с поднятой головой и дымящейся винтовкой в руках.

Как-то в статье «Лорример и я» (1928) Синклер Льюис даже признался, что он по-своему любит некоторых своих отрицательных героев — и Бэббита, и Пиккербо, и Элмера Гентри; он умел смягчить остроту сатиры юмором и снисходительно-добродушной усмешкой. Он даже называл их своими «детьми» и, наверное, по-отцовски склонен был прощать им некоторые недостатки⁸. Но в антифашистских и антирасистских романах он не знал пощады, набрасывая зловещие портреты всех этих уиндрипов, мардуков и федерингов. О погромщиках, окружавших дом Нийла, он писал: «Это были уже не люди; это были брызги темного потока ненависти» (8, 356).

В своих романах Синклер Льюис не раз показывал, что дух презрения к неграм, евреям, пуэрториканцам, тем, кто находится у подножия своеобразной национальной иерархии (а она негласно существует в США), — это производное пресловутого «американизма», порождение мещанско-собственнической идеологии.

Ненависть писателя к расистам видна в хлестко разящих характеристиках, данных тем, кого он называл с убийственной меткостью «линчевателями северной неактивной породы».

И он делает эту характеристику весомой, когда систематизирует на страницах своего романа различные формы и проявления негрофобии.

Перед читателем проходит вереница ее носителей. Здесь полковник Федеринг — непримиримый антагонист Кингсблада, своего рода идеолог расизма; преподобный Джет Снуд, обладающий «великолепным отсутствием совести» и дипломом «доктора богословия», — очередное звено в галерее созданных Льюисом разоблачительных фигур шарлатанов в рясе; далее — лесоторговец Вандер, о котором сказано, что помимо лесоторговли и травли негров этот «экс-лесоруб» мог бы с успехом быть «дельным капитаном корабля, премьер-министром, палачом или генерал-лейтенантом» (8, 312). Сколько иронии в этом излюбленном льюисовском комическом перечислении!

А рядом с ними — «умеренные» негрофобы и антисемиты. Это «респектабельный» майор Олдвик, «интеллигентно» доказывающий «неполноценность» черной расы; это торговец коврами и красками Седрик Стаубермейер, которого «долголетняя ненависть к евреям» сделала «опытным и самозабвенным Специалистом по Распусканию Слухов» (8, 336); это скрытая расистка, «общественница», «говорящая женщина» Дайанта Марл — очередной льюисовский вариант буржуазии с «либеральными» замашками, разновидность Уинфрид Хомуорд из «Гидеона Плениша».

И, наконец, пособничает расистам вся та выведенная в романе масса людей «без предрассудков», те, кто отказывает неграм в приеме на работу либо из страха перед федерингами, либо из опасения, как бы не пострадал их бизнес.

В том «Американском Кредо о Неграх», которое они исповедуют, имеется следующий тезис: «Если писатель изображает негра, который говорит и действует как нормальный американец, значит, этот писатель либо неосведомленный северянин, либо изменник, задумавший уничтожить цивилизацию» (8, 204).

Своим изображением негров в романе Льюис оспаривал эту точку зрения. Не впадая в слащавую идеализацию, писатель пишет о них с очевидной симпатией.

Один за другим проходят обитатели Майо-Стрит перед изумленным Нийлом, который освобождается от пелены антинегритян-ских предрассудков.

Он видит, как жизненные страдания, выпадающие на долю негров, не принижают, а возвышают, облагораживают их — и Аша Дэвиса, и Софи Конкорд, и семью Вулкейпов. Наблюдая священника Ивена Бруствера, Нийл Кингсблад начинает понимать, как могут быть прекрасны человеческие руки, умеющие «держать молоток» и «гладить детскую голову». Он завидует внутреннему достоинству старика Вулкейпа, его восхищает светлый ум и интеллигентность Аша Дэвиса, в котором он уже не чувствует «цветного», ибо он напоминает ему его самого близкого друга, убитого пулей снайпера в Италии, капитана Тони Эллертона, человека, которого «волновали и Моцарт, и Юджин О’Нийл, и вопрос о бессмертии души» (8,36).

В то время как американский читатель привык видеть негров лишь в качестве мойщиков посуды, батраков, официантов, слуг и т.п., Синклер Льюис одним из первых вывел образы негров-ин-теллигентов. Между прочим, еще в романе «Эроусмит» появился образ негра-врача, Оливера Марченда. В беседе с негритянским журналистом и социологом Хорейсом Кейтоном Льюис вспоминал, как в фильме по его роману «Эроусмит» впервые в американском кино был выведен положительный образ «цветного». Больше всего Льюису нравилась одна сцена: Мартин Эроусмит беседует с врачом, борцом против эпидемий на Сент-Губерте, который стоит спиной, и когда он наконец поворачивается, зрители с изумлением обнаруживают, что он негр.

Образом Аша Дэвиса, талантливого химика, обогатившего науку своими открытиями, Льюис хотел напомнить о вкладе в науку, сделанном негритянским народом. В упомянутой статье «Джентльмены, это революция» Льюис с большой теплотой писал о докторе Карвере, крупнейшем агрохимике, открытия которого приобрели мировую известность. Другой герой романа — Эмерсон Вулкейп, военный врач, олицетворяет те сотни тысяч негров, которые сражались с фашизмом. Священник Ивен Брустер — настоящий друг своего народа, как бы прообраз борцов за равноправие, самым замечательным из которых стал пастор Мартин Лютер Кинг.

Синклер Льюис не приукрашивает своих героев, не упрощает проблемы. Он помнит и о негритянских буржуа, и о так называемом высшем цветном обществе, и о тех неграх, которые, подобно официанту Дрекселю Гриншо, приспособились к «белому человеку» и служат ему не за страх, а за совесть.

Мы знаем, что расизм вошел в Америке в быт, что он заражает иногда и тех, кто терпит на себе его гнет.

В «Кингсбладе» Льюис запечатлел первые приметы того, что он назвал «революцией». Грэнд Рипаблик — это зеркало всей Америки. Недаром Льюис упоминает о «расовых беспорядках» на Юге, в штате Теннесси, о настоящих боевых действиях полисменов против граждан, женщин и детей...

Герои Льюиса не были похожи на тех персонажей из романов талантливейшего Ричарда Райта (1908—1960), в том числе и на знаменитого Биггера Томаса из «Сына Америки», которые, употребляя выражение писателя Джона Килленза, «разрушены и обесчеловечены угнетением». Знаменательно, что современные негритянские писатели уже открещиваются от подобной концепции Райта.

«Прощай, бедный Ричард!» — провозгласил известный писатель-публицист Джеймс Болдуин, возвестивший новую эпоху в негритянской литературе. Что же касается Льюиса, то в «Кингсбладе» пусть не столь обстоятельно, как хотелось бы, но показано молодое поколение «новых негров», подобных вернувшемуся с войны «радикалу» Райану, которые не хотят мириться с угнетением.

Заметно меняется отношение Льюиса к коммунистам. В его романах 40-х годов мы уже не встречаем выпадов против компартии, которые были в «Энн Виккерс» и «У нас это невозможно». Коммунист Эйно из «Кэсса Тимберлейна» обрисован довольно объективно. С симпатией дан в романе «Кингсблад, потомок королей» самый левый среди его героев, ветеран войны Райан Вулкейп, произносящий «пламенные речи о расовом вопросе». Он приветствует борьбу всех угнетенных народов против насилия, весьма скептичен в отношении «раболепствующих дядей Томов», а негритянскую церковь называет «болотом».

Безусловно, некоторый акцент на цвете кожи, который сделан в книге, отражает не точку зрения Льюиса, а реальное положение вещей в стране. Для Нийла Кингсблада, этого «среднего» американца, сознание, что он «цветной» — сильнейшее потрясение. И это дано психологически убедительно, хотя именно Льюиса не раз упрекали, и порой не без основания, в недостаточном проникновении в глубины человеческой души.

Среди противников расистов рядом с черными встают и белые. Это и Вестл, типичная «средняя» американка, жена Нийла, которая тоже освобождается от предрассудков и начинает разделять убеждения Нийла; и Джоз Л. Смит, скромный книготорговец, «тихий человек лет шестидесяти», потомок аболиционистов (последняя деталь для Льюиса чрезвычайно существенна).

В финальной сцене романа «десятикалиберная пушка», винтовка Джоза Л. Смита, бьет в «наэлектризованных маньяков» и «разъяренных изуверов» одновременно со снайперской винтовкой Нийла. И Вестл, которую втаскивают в полицейскую машину, успевает прокричать мужу: «Наверное, и среди белых немало хороших людей?» (8, 360). (Как не вспомнить здесь белую женщину Марию Лиузо, мать пятерый детей, павшую от пули расиста во время участия в «марше свободы» в знак протеста против дискриминации!)

Романист не ошибся, когда в «Заметках...» о своем романе высказал уверенность в том, что в американских городках есть молодые мужчины и женщины, которые, немного перефразируя героическое изречение Лютера, говорят: «Я не могу поступить иначе» (8, 492). Иные из них наверняка повторили бы гражданский подвиг Нийла Кингсблада.

Роман этот был последним решительным достижением Льюиса.

После этого он выпустил два романа, «Богоискатель» (1949) и «Мир так широк» (1951), — книги малоудачные в художественном отношении, свидетельствовавшие о том, что Льюис устал, что его творческие силы истощились. И все же «общее место» американской критики относительно полной «деградации» позднего Льюиса явно нуждается в пересмотре.

Писатель был стар, часто болел. Все острей ощущал он и закат своей славы, и недоброжелательность критики. Его семейная жизнь не клеилась: в 1942 году наступил окончательный разрыв с Дороти Томпсон, а поздняя любовь к актрисе Марселле Пауэрс, моложе его на тридцать лет, приносила ему немало боли. В конце концов они расстались. Все чаще писатель стремился забыться в вине. Этот удивительный человек, щедро населивший свои книги множеством американцев, созданных его неистощимой фантазией, больше всего страдал от одиночества, мучительно искал друзей, участия, понимания. Даже свою экономку на ферме в Вермонте он пытался обучить шахматам, чтобы иметь постоянного компаньона, в котором так нуждался.

После «Кингсблада» отлучки Льюиса в Европу становились все более продолжительными; особенно много времени проводил он в Италии. И судьба автора «Бэббита» в эти годы была лишь очередной вариацией на тему специфически американской писательской трагедии, которую Джек Лондон пророчески провидел в «Мартине Идене». Стоит только вспомнить, какой душевной болью отмечен закат тех, кто знал признание и звонкую славу: Уолт Уитмен и Брет Гарт, Марк Твен и Джек Лондон, Скотт Фицджеральд и Вэчел Линдсей.

Конечно, на Льюиса не могла не подействовать сама безысходная атмосфера второй половины 40-х годов в Америке. Начинался один из самых безрадостных периодов в истории американской литературы. Уже начали дуть ветры «холодной войны», поднимал голову маккартизм, начиналась «охота на ведьм». В эти годы почти замолкает Хемингуэй, сдают свои позиции Колдуэлл, Эптон Синклер. Былые бунтарские настроения в литературе сменяются добропорядочным и опасливым «конформизмом».

И все-таки Льюис при всех колебаниях и ошибках не пошел на мировую с бэббитами. Летом 1948 года он отказался подписать обращение группы писателей в поддержку кандидатуры Трумэна на пост президента. Тогда же, как свидетельствует его биограф

Марк Шорер, Льюис в одной из бесед заявил, что его симпатии принадлежат социализму, а не капитализму, правда, в его реформистском варианте.

Именно в это время Синклер Льюис вновь возвращается к своему давнему замыслу — роману о рабочих. Его, в частности, тревожит вопрос: что стало с былыми радикалами, каков итог их жизни и борьбы? В его черновиках встречается такой заголовок: «Одинокий победитель»; среди героев будущей книги названы Юджин Дебс, Роберт Лафоллет, либеральный экономист Веблен, прогрессивный художник Арт Янг, соратник Джона Рида.

Видимо, от современных ему событий Синклер Льюис постепенно удалялся в глубь истории, к истокам американского радикализма. Так появился роман «Богоискатель» (1948), который, можно считать, явился попыткой создать первую часть трилогии о трех поколениях американских либералов, и тем самым реализовать план, возникший у него еще в начале 30-х годов.

В «Богоискателе» Льюис обратился к прошлому своего родного штата Миннесоты, в котором, кстати, были устойчивы радикальные настроения и в разных формах осуществлялась деятельность «третьей партии», противостоящей республиканцам и демократам⁹.

Действие в романе происходит в 40—50-е годы XIX столетия, в один из кризисных периодов американской истории — канун гражданской войны. Это была эпоха бурного капиталистического прогресса, освоения новых земель на Западе, расцвета аболиционистского движения, эпоха Торо, Эмерсона, молодого Уитмена, Авраама Линкольна. Людей, олицетворявших для Льюиса лучшие черты американского народа.

В ту пору Америка стояла на распутье: с одной стороны, перед ней, казалось, открывались перспективы свободного, демократического развития, о чем мечтали Джефферсон и Линкольн. Но тогда же начали вырисовываться зловещие контуры общества плутократов и нуворишей. О том, каким путем могла бы пойти Америка и каким она пошла в действительности, хотел рассказать своим романом Синклер Льюис.

Как и обычно, Льюис провел большую подготовительную работу¹⁰. И тем не менее его постигла серьезная неудача: произведение получилось художественно малоубедительное, пронизанное мелодраматическими штампами и сентиментальностью. Живая современность, а не история, как стало ясно, была стихией Льюиса, картины прошлого ему плохо удавались. Во многом искусственно сконструированным оказался и центральный образ Аарона Гадда, пожалуй самого «искусственного» из положительных героев Льюиса. И все же есть в «Богоискателе» наряду с банальностями и мелодраматизмом достойные Льюиса страницы, исполненные глубокой социально-критической силы.

Аарон Гадд, сын дьякона из Массачусетса, аболициониста, чистый и великодушный молодой человек, проникнувшись альтруистическими настроениями и под влиянием религиозного чувства, внушенного ему ловкими «торговцами спасением», уезжает в Миннесоту в качестве миссионера с целью христианизации индейцев. Постепенно он разочаровывается в пользе миссионерской работы, убедившись в лживости представлений о «дикости» и «жестокости» краснокожих. Он проникается сочувствием к этим людям, которые лишь страдают от белых «цивилизаторов». В качестве главного притеснителя индейцев выступает торговец мехами Цезарь Ланарк, «Ротшильд и Медичи фронтира», холодный и расчетливый стяжатель. Аарон Гадд сближается с противником Ланарка — вождем индейцев Черным Волком, который, получив образование в американском колледже, остался верным своему народу. Этот человек проницательно оценивает происходящее: в его уста писатель вкладывает слова страстного осуждения буржуазной цивилизации с ее «безжалостной любовью к войнам», «жадностью и торгашеством», «ложью и конкуренцией», с ее принципами обогащения как цели человеческого существования. Безусловно, в этом антикапитали-стическом протесте Черного Волка, весьма модернизированном для «естественного человека», слышан голос самого романиста.

Однако, когда Черный Волк начинает готовить восстание против Ланарка и белых колонизаторов, Аарон Гадд, всей душой ему сочувствуя, не решается перейти на его сторону. Он называет свой поступок «изменой истине», но тут же добавляет, что это «лучше, чем измена своему собственному дому». Не проявилась ли здесь в определенной мере позиция самого Льюиса по отношению к современной ему буржуазной Америке, которую он критиковал, осуждал, не доходя при этом до полного с ней разрыва?

Во всяком случае, последующая деятельность Аарона Гадда оказалась созвучной тому «среднему пути», который избирали и Энн Виккерс, и Дормэс Джессэп. Агенты Ланарка предательски убивают Черного Волка. Потрясенный случившимся, Аарон Гадд оставляет миссию; вместе с ним уходит дочь Ланарка Селина, которая страдает от деспотического нрава отца.

Селина, один из самых идеализированных женских образов Льюиса, становится верной и добродетельной женой Аарона Гадда. Прибыв в Сент-Пол, быстро растущий центр Миннесоты, Гадд плотничает, занимается постройкой дома и даже основывает собственную фирму, одним из компаньонов которой становится не кто иной, как Цезарь Ланарк. Так альтруист Гадд делается буржуазным предпринимателем; правда, он хороший, бескорыстный хозяин, к тому же помогающий беглым рабам. Более того, он организовывает среди своих рабочих профсоюз и даже требует равноправия в нем белых и черных. Его предложение в конце концов проходит, а самого Гадда рабочие избирают почетным членом своего профсоюза.

Надуманность такого финала, в котором Льюис грешит против исторических фактов, ставит вещи с ног на голову, очевидна. На самом деле в 40—50-е годы XIX века борьба рабочих за создание профсоюзов шла «снизу», они заставляли хозяев идти на уступки, отнюдь не надеясь на благородные жесты «сверху».

И все же было бы несправедливо видеть в финале романа, действительно противоречивом, одну лишь буржуазную апологетику. Скорее всего некий профсоюз Гадда был для Льюиса утопической конструкцией иного, справедливого, демократического пути Америки, непохожего на путь Ланарка.

Нельзя забывать, что это было время, когда в США получили распространение идеи утопического социализма, особенно идеи Шарля Фурье, ратовавшего за гармонический союз труда и капитала, когда повсеместно создавались фурьеристские колонии, весьма недолговечные.

Думается также, что симпатии Льюиса отданы даже не столько Аарону Гадду, сколько его брату Элидже, аболиционисту, другу Горэса Грили¹¹. Участник первых рабочих выступлений, он приезжает на Запад, чтобы помогать спасению беглых рабов и созданию профсоюзов. Его характеристики буржуазного прогресса поражают своей остротой и прозорливостью: кажется, что сам Льюис подводит здесь горький итог своим размышлениям о капиталистической Америке и путях ее развития. Элиджа убежден, что только люди, принадлежащие к народу, способны спасти опошленные ныне слова «милосердие, идеалы демократии, свобода, вера, индустрия, преданность, патриотизм», которые «стали подобны объятиям проститутки, теплым, но вызывающим тошноту»¹². Тогда, в канун войны Севера и Юга, он предсказывает появление монополий и призывает рабочих и фермеров к объединению, ибо «иначе в течение тридцати лет их скрутят и они окажутся рабами богатых фермеров и заводчиков...»¹³. Не щадит Элиджа и Аарона Гадда, погрязшего в деляческой практике.

Безусловно, Синклер Льюис прав, когда вслед за Хоуэллсом, Уитменом и Твеном признает крах надежд на особый демократический путь Америки. Побеждает иной путь — Ланарка.

Видимо, и самого Льюиса не удовлетворил «Богоискатель», не имевший читательского успеха. В последнем своем романе «Мир так широк» (1951), изданном посмертно, вобравшем в себя итальянские впечатления писателя, Льюис перенес действие в Европу. Но если в американском материале Льюис чувствовал себя в своей стихии, то картины Старого Света в его романах отличались узостью. Он словно бы смотрел на Европу глазами состоятельных американских туристов, своих главных героев. В романе «Мир так широк» действовали, в сущности, праздные люди, которые бродили по музеям, предавались созерцанию красот Флоренции, наслаждались итальянскими пейзажами и вели утомительные, малосущественные разговоры. К тому же они казались какими-то знакомыми, но бледными копиями льюисовских персонажей из таких его романов, как «Наш мистер Ренн», «Додсворт», «Капкан».

Казалось, мастер пародирования Синклер Льюис написал нечто вроде автопародии. Герой романа, молодой состоятельный архитектор Хайден Чарт из Нью-Лайфа, в штате Колорадо, после того как в автомобильной катастрофе погибла его жена Кэприс, чтобы залечить душевную рану, уезжает в Европу. Он хочет познать «широкий мир», путешествует, пока не оседает в американской колонии во Флоренции, где, между прочим, встречает Сэма До-дсворта, постаревшего на двадцать лет, героя романа «Додсворт» (1929). В Италии же Хайден начинает ухаживать за молодой, красивой Оливией Ломонд, искусствоведом, ассистенткой того самого Уиннемакского университета, в котором некогда учился Мартин Эроусмит. Хайден положителен и сдержан; это знакомый по романам Льюиса идеальный герой, его чувство к капризной и эгоистичной Оливии серьезно и целомудренно.

Однако их брак расстраивает приехавший из Голливуда Лоренцо Лундсгард, американизированный донжуан из мира киноискусства, с которым Оливия начинает флиртовать. В это время во Флоренцию приезжает журналист Роксана Элдрич. Подруга покойной жены Хайдена Кэприс, она давно любит главного героя, и ее появление создает ситуацию, уже не раз встречавшуюся у Льюиса. Хайден, который должен сделать выбор между двумя женщинами, конечно же, предпочитает преданную и простую Роксану жеманной Оливии, после чего они отправляются в новое путешествие на Восток.

Один из американских критиков резонно заметил, что «Мир так широк» — это «Додсворт», вдвое сокращенный и утративший наполовину льюисовскую изобразительную силу. Действительно, явно идеальный Хайден напоминал Сэма Додсворта в молодости, Оливия Ломонд — его жену Фрэн, а Роксана — Эдит Картрайт.

Но даже и в этом романе, несущем на себе печать усталости и какой-то умиротворенности, Синклер Льюис, «рассерженный американец», неожиданно напоминает о себе тем сатирическим акцентом, который придан фигуре Лоренцо Лундсгарда. Этот самовлюбленный «ученый-искусствовед», питающий ненависть к толпе и «левым агитаторам», излагает на страницах романа свое ницшеанское кредо «героев», «сильных людей», в которых якобы нуждается человечество, чтобы они повелевали им, «как стадом рабов». Так Льюис еще раз выразил свою ненависть к реакции и фашизму.

...Синклер Льюис успел лишь выправить гранки своего последнего романа «Мир так широк». В канун 1951 года, работая в одной из гостиниц Рима, над рукописью своей новой книги, названной условно «Мужество», он почувствовал себя плохо. Войдя в комнату слуги, он успел сказать лишь: «Алек, случилось страшное, я умираю». Льюис скончался от болезни сердца, не приходя в сознание, в одной из больниц Рима 10 января 1951 года.

Прах писателя был перевезен в его родной город Соук-Сентр, и над открытой могилой один из друзей прочитал короткий очерк Льюиса «Длинная рука маленького города», начинающийся словами: «Удивительно, какой глубокий след оставляет в сознании человека то место, где он родился и вырос, и как прочны воспоминания о нем...» (7, 394). Позднее его земляки в Соук-Сентре назвали одну из улиц города именем писателя и объявили 1960 год «годом Синклера Льюиса». Совсем недавно в Соук-Сентре открыт музей писателя.

Но действительно ли подобное признание Льюиса его согражданами, которые когда-то встретили в штыки «Главную улицу», знаменует превращение беспокойного «рассерженного» сатирика в безопасного «академического» классика? Ведь, «Синклер Льюис, как заметил один критик, пожалуй, в большей мере, чем любой другой американский писатель, откликнулся на призыв Эмерсона «проникнуться духом современности»¹⁴.