БРУК ФАРМ: ПИСАТЕЛИ В ПОИСКАХ ИДЕАЛА
Брук Фарм: жизнь в колонии. Одним из крупнейших начинаний ассоциаторов стала колония Брук Фарм (1841 — 1847); в числе колонистов были Теодор Паркер, У.Э. Чаннинг-младший, О. Браунсон, Ричард Дана и др. Все они были коренными американцами, излагавшими свои взгляды на родном языке, в то время как в некоторых других колониях преобладали еще не успевшие ассимилироваться в Новом Свете выходцы из Европы. Целью Брук Фарм, как явствовало из устава колонии, было «способствовать великим задачам человеческой культуры». В 1845 г. в Брук Фарм было перенесено издание журнала «Фаланга», основанного Брисбейном двумя годами раньше. Вскоре он стал выходить под названием «Гарбинджер» (1845—1849), в числе его редакторов были Ч. Дана и Джордж Рипли. Тираж журнала достигал 1000 экземпляров, на его страницах обсуждались проблемы социальных наук, литературы, искусства, в той или иной мере связанные с социальными реформами.
Колонисты Брук Фарм были, пожалуй, первые интеллектуалы-отшельники в истории американской литературы. Душой Брук Фарм был Джордж Рипли. Вот как описывал Ван Вик Брукс с присущим ему живописным даром быт колонии: «В широком вестибюле жилого здания Рипли разместил свою библиотеку; со временем, однако, колония потребовала новых вложений, и книги были проданы Теодору Паркеру. Рипли, сей мудрый кормчий, твердой рукой направлял свой утлый челн. Он вставал до рассвета, надевал синий комбинезон и грубые сапоги, доил коров, выгребал навоз, чистил башмаки колонистам, уходящим в город, отправлял на рынок телеги с овощами, руководил полевыми работами, составлял деловые письма, выступал по воскресеньям с лекциями о Канте и Спинозе или собирал в ясный зимний вечер колонистов и, держа их на морозе, разглагольствовал о созвездиях и туманностях. Ему энергично помогала жена, София Рипли... Каждый день часов по десять она шила, стирала, скребла полы, вызывая бурное негодование всей родни. Школа в колонии была организована превосходно. Математику и философию преподавал Рипли. Миссис Рипли вела уроки истории и читала по-итальянски Данте. Чарлз Дана руководил занятиями греческим и немецким. Уроки музыки давал застенчивый, обаятельный Дуайт... Геология и ботаника преподавались на открытом воздухе. Каждый волен был выбирать себе предметы, которые хотел бы изучать, «руководствуясь при этом своими склонностями». Молодежь носила блузы из сурового полотна или охотничьи рубашки с застежкой на поясе и берет с кисточкой; дамы одевались в муслиновые платья, украшенные лентами и цветами»[1]. Художественная и педагогическая практика этих людей была весьма плодотворна, а сам Брук Фарм остался как памятный эпизод в истории американской культуры.
Фурьеристские колонии, которые в отличие от оуэнистских являлись не микромоделями, а законченными элементами будущего общества, были столь же многочисленными, сколь и недолговечными; одновременно ассоциаторы подвергались острым нападкам, а то и травле со стороны консервативной прессы.
Начавшееся столь бурно движение почти иссякло к исходу 40-х гг. Утопические колонии и движения, появлявшиеся в канун гражданской войны, были обречены на гибель, поскольку представляли собой «искусственные создания посреди широкого капиталистического моря».
По-разному сложились судьбы его участников. Альберт Брис-бейн, проживший долгую жизнь, провел последние десятилетия полузабытым, время от времени выступая со статьями в пользу фурьеризма, но оставаясь равнодушным к новому подъему социалистического движения. Горэс Грили стал в дальнейшем одной из ведущих фигур аболиционизма. Для Ч. Даны и П. Годвина фурь-еристская эпоха оказалась наиболее плодотворной; в дальнейшем они занялись журналистикой — Дана в качестве редактора «Нью-Йорк сан», Годвин как сотрудник «Нью-Йорк ивнинг пост».
И все же время утопических надежд и самый пример первых американских социалистов надолго остались в памяти соотечественников. Р.У. Эмерсон, выдающийся философ и писатель, писал о своем глубоком уважении к благородным идеям социалистов, которые были для него новым классом людей, одушевленных, с чисто пуританской страстностью, идеалом общественного процветания. Историк Джон Нойес выражал убеждение, что «изменяется душа народа, пережившего увлечение социализмом», что «дух социализма остается в жизни нации».
Впрочем, тяготение американцев к подобным своеобразным «робинзонадам» как формам внебуржуазного существования никогда не иссякало. Еще в 1906 г. Эптон Синклер организовал коммуну Геликон-Холл, недолго просуществовавшую. В ней жили писатели, художники, в том числе Синклер Льюис. Но особенно знаменательны тенденции новейшего времени. Налицо стремление радикальной молодежи вырваться за пределы истеблишмента, бросить вызов идеалам. Своеобразным островком «богемного» протеста был долгое время Гринвич-Вилледж — квартал художественной интеллигенции, находившийся рядом с фешенебельной Пятой авеню. Но эти формы протеста обнаруживали свою иллюзорность, а некоторые внешние проявления бунтарства, например экстравагантные одежды, становились модой и интегрировались буржуазным истеблишментом.
Готорн и его роман. Обстоятельства его кратковременного пребывания в среде колонистов подвергаются художественной трансформации в книге Готорна «Роман о Блайтдейле», произведении типично романтическом, в котором реальное причудливым образом сплетается с иллюзорным, фантастическим.
В романе встречаются картины и описания, хорошо знакомые колонистам: старая ферма, леса, поля и луга, ее окружающие. За главными персонажами романа просматриваются возможные прототипы: в Зенобии узнают Маргарет Фуллер, выдающуюся трансценденталистку, поборницу женского равноправия, натуру необычайно одаренную, яркую и независимую; в Присцилле усматривают сходство с женой Готорна, Софией Пибоди. Холлингсворт из романа Готорна «Алая буква» с его фанатической одержимостью идеей исправления преступников вызывает в памяти священника Теодора Паркера, одного из членов кружка Эмерсона.
В центре произведения — история интеллигента Ковердейла, фигуры, в известной мере автобиографической, который, отправляясь на ферму Блайтдейл, стремится «показать человечеству пример жизни, основанной на принципах лучших, чем те лживые и жестокие принципы, которые во все времена управляли жизнью человечества». При этом действие разворачивается в двух планах — реально-бытовом и аллегорико-символическом. Главный герой и две женщины, влюбленные в него, Зенобия и Присцилла, видятся то живыми людьми, то носителями вечных нравственно-этических начал.
В романе с его иносказательным подтекстом, насыщенном сложными драматическими коллизиями, констатируется неудача эксперимента, предпринятого в Блайтдейле. Ковердейл вспоминает о нем с очевидной иронией, как о незрелой попытке «обновления мира». Ведь герои романа предстают как жертвы своих собственных страстей, нередко эгоистических и разрушительных по отношению к ближним; они явно не созрели нравственно для построения идеального коллективистского общества. Наблюдая своих коллег, предчувствуя недолговечность их предприятия, Ковердейл размышляет о том, что «люди с яркой индивидуальностью похожи на сучья, а потому их нелегко связать в одну вязанку». В «Романе о Блайтдейле» экспериментаторов-фурьеристов критикуют не за их цели, благородные и высокие, а за утопизм, наивность, непрактичность их методов и проектов перестройки самой природы человека, проектов, игнорирующих многообразие и противоречивость жизни равно, как и законы человеческой природы.
Другой великий романтик, Герман Мелвилл (1819—1891), также держался в стороне от движения трансценденталистов, а буйная, смелая фантазия уносила его, казалось, бесконечно далеко от политической злободневности в мир романтико-мистических грез и аллегорий. И все-таки споры и дискуссии, сопутствовавшие фурье -ристскому движению, находили заметный отзвук в его книгах. Заманчивая руссоистская идиллия, изображенная в ранних повестях Мелвилла «Тайпи» (1846) и «Ому» (1847), образы «естественных людей», беспечных и счастливых, живущих на лоне щедрой природы тихоокеанских островов, — все это приобретало у него черты общественного идеала, явно противопоставленного «цивилизованному варварству» и современному ему колониализму.
Утопические мотивы Мелвилла. Писатель-демократ Мелвилл имел в виду конкретные преступления белых колонизаторов, англичан и французов, грабивших туземцев, принесших им болезни, разорявших их посевы, и особенно своекорыстных миссионеров, сеятелей «невежества, лицемерия и ненависти ко всем другим вероисповеданиям». Мелвилл, например, прямо писал о моральном превосходстве тайпийцев над своими соотечественниками, погрязшими в пороках, жестокостях, извращениях, которые «пышным цветом расцветают в болезненной атмосфере пашей цивилизации».
Правда, писателю было очевидно, что уклад тайпи со всем его патриархальным очарованием безнадежно принадлежит прошлому. И все же мечта Мелвилла о внеклассовом обществе оказалась созвучной настроениям его соотечественников в те годы. Повестью заинтересовались колонисты Брук Фарм, например Джордж Рипли, которого привлекло описание уклада жизни у тайпийцев. У некоторых из его единомышленников даже возникли намерения перенести фурьеристские колонии на острова Тихого океана, столь красочно описанные Мелвиллом.
Еще очевиднее связь с современностью, в частности отклики на революции 1848 г. в Европе, обнаруживаются в его повести «Марди» (1849), произведении сложном, стилистически многослойном и неровном. Если первые главы «Марди» представляют собой реалистический путевой дневник героя-рассказчика Таджи, то в дальнейшем преобладают аллегории, а порой пышная, но туманная символика. Сам Мелвилл в письме к издателю объяснил свой переход к новой художественной манере тем, что он был «стеснен необходимостью брести вслед за скучной действительностью».
В фантастических сценах «путешествия без карты» главного героя по островам сказочного архипелага Марди Мелвилл использует прием фантастико-сатирического обозрения в духе Лукиана, Рабле и Свифта, чтобы обрушиться на пороки современной ему Америки и Европы. Изображение отдельных островов дает возможность осудить конкретные социальные явления: религиозный фанатизм (Марамма), крепостничество (Медия), милитаризм прусского типа (Диранда), угнетение ирландцев (Одо). Путешественники посещают Порфиру (Европу), Колумбу (Южную Америку), Ориенду (Азию) и Хамору (Африку), и всюду они наблюдают социальное зло: в Доминоре (Англия) их поражает народная нищета, Вивенце (Америка) — рабство. Что касается общественного идеала писателя, то он просвечивает в описании сказочного острова Се-рении, живущего по законам Амы (Христа) и приверженного идеалу всеобщего братства в духе христианского социализма. Однако для Мелвилла он скорее отвлеченный теоретический пример, чем достижимая практическая цель.
- [1] Брукс В.В. Писатель и американская жизнь. Т. 1. М., 1967. С. 186—187.
